Лошкарева-Петрова, Валентина Павловна

Версия 16:14, 5 мая 2008

МЫ ПОМНИМ…

Моя прабабушка, Лошкарева (Петрова) Валентина Павловна, родилась 30 октября 1927 года в г. Острове. Во время войны была угнана на работы в Германию. В послевоенное время окончила медицинское училище. Всю жизнь проработала фармацевтом в одной из аптек Острова. Сейчас проживает в Пскове.

Тихий апрельский вечер 2008г. Я снова в гостях у любимой бабушки. Смотрю на ее совсем молодое лицо, слушаю тихую неторопливую речь и не могу поверить, что она знает о той страшной войне непонаслышке.

«Бабушка, как это было?» - вопрос сам срывается с языка.

«Зачем тебе? – отмахивается бабушка. – Не хочу вспоминать: тяжко».

«Бабушка, родная, надо. Мне надо, моим сверстникам. И дело не в конкурсе, а в том, что без знания об этом жить мне будет намного труднее».

Помолчав немного, бабушка начинает свой рассказ…

-Помню, предвоенное время было очень тяжелым. Война еще не началась, но в городе постоянно о ней поговаривали. Не было хлеба. Занимали очередь ночью в магазины. Хлеба было мало, поэтому милиционеры на лошадях постоянно нас разгоняли, припугивая плетками.

Я училась кататься на велосипеде в тот день, когда услышала «Война!». Люди в панике кричали, выли. Я в страхе бросила чужой велосипед и побежала к маме, домой.

Папа участвовал в гражданской войне и уже знал, что это такое. Он повел меня с мамой в деревню Беспутино. На ноге у меня был нарыв, нога очень болела, а идти через поле от города Острова до деревни надо было 15 км. Эта деревня, я думаю, исчезла с лица земли в военное время.

-Когда это было, бабушка?

- Думаю, в начале июля. Немцы на мотоциклах проезжали рядом, в небе кружили немецкие самолёты. Лётчик, увидев нас в чистом поле, начал обстрел, но «не судьба».

Когда мы уже подходили к деревне, в небе начался воздушный бой. Самолёт наш, «как спичка», зажёгся и упал рядом с деревней. Взрыв. Зрелище было страшное… Страшное…

Мы пробыли в деревне 9 дней у папиной двоюродной сестры и решили вернуться домой. Остров уже был оккупирован немцами, и отец отправился в «разведку»: дом наш оказался целым, хотя город уже пережил бомбежку. По дороге домой я с родителями видела страшные вещи: сгоревшие советские танки, мертвые солдаты, по которым ползали черви.

- В городе много людей оставалось?

- Нет. Совсем не много. Птицесовхоз был заброшен. Бесхозные куры бродили по улицам, худые, голодные. Кругом валялись трупики мертвой птицы. Кушать и людям было нечего, пришлось побегать за голодными курицами - хоть какое-то мясо.

Оставшиеся в городе люди ходили пешком в Латвию, поговаривали, что там раздавали муку. Вот и мы с мамой и с соседями решились добыть еду в Латвии. Ходили по хуторам и просили помочь, чем могут. И ведь есть же люди добрые: делились, чем могли!

Да, голод был настолько силён, что за человека предлагали продукты.

- Как это?

- Помню, барин проезжал мимо нас на лошади и предложил в обмен за меня родителям баранину.

-Что за барин?

- Не спрашивай, не помню. Мне тогда показалось, что барин… Мне не было ещё 14-ти лет, когда я пошла работать в колхоз при немцах. Работали на огороде световой день.

-Тяжело было работать?

-Да нет, работа была не тяжелой: то пололи, то урожай собирали. Контролировал нас бригадир.

Война шла, а желание жить у людей не пропадало. Помню одну цыганку. Она развлекала нас во время работы: взяла в руки трубу и пела в нее, как в микрофон.

Как-то раз во время работы наш бригадир выстроил всех в строй. Оказалось, у немцев кто-то украл хлеб. Начали искать виновного. Подруга уговаривала немца (он понимал русский язык) отпустить нас. Немец повёл нас в комендатуру, но по дороге решил почему-то отпустить. Я до этого никогда даже виду не подавала, что мне страшно. Но в этот раз почему-то решила, что этот немец не просто нас отпускает. Мне вспомнились рассказы, в которых охотник прицеливался в зайца, а тот убегал от него так, что бежал то в одну сторону, то в другую (бабушка чертит в воздухе пальцем странную кривую). Именно так я и побежала.

Когда мне исполнилось 14 лет, я уже стояла на бирже труда. Меня послали работать на торфопредприятие в Грызавино (это приблизительно в км 5 от Острова). Как-то раз я с Машей шла на работу и услышала, как люди на базарной площади говорили, что немцы оцепили всё вокруг и собираются повесить Клаву Назарову и Аню Иванову. Это было в декабре 1942года. Нам удалось ускользнуть через ларьки, но вечером, когда шли обратно, мы увидели четырех повешенных.

- А ты знала Клаву Назарову?

- Очень хорошо знала. Мы с ней жили рядом, на одной улице. Учились в одной школе. Клава была в нашем классе пионервожатой. Очень я любила около нее толкаться. Заводная она была, веселая: возилась с нами на переменах, после уроков. Мы и танцевали, и играли с ней. У речки в Острове берега крутые, так мы там в казаки-разбойники (задумывается)… Для нас она была просто девчонка – Клавка Назарова. По вечерам она уже с мальчиками, бывало, встречалась, а мы следили, подглядывали.

Помню потрясение, которое испытала, когда узнала, что наша Клава – партизанка, что ее казнят.

-А как ты в Германии оказалась?

- Где-то сразу после смерти Клавы немцы стали собирать молодёжь на работы в Германию. Мама приказывала мне во время облав сидеть под кроватью.

Немцы ходили из дома в дом: людей искали. Когда к нам зашли, мы выпрыгнули в окошко, в которое обычно высыпают картофель в подвал.

- В подпол?

- Туда. Но однажды рано утром немцы нас все-таки поймали. Подогнали к дому лошадь с повозкой, и нам ничего не оставалось делать, как подчиниться. Слава Богу, что нас забрали всей семьей. Всю войну мы так семьёй и были. Я была этому безумно счастлива.

Нас отвезли на станцию Брянчаниново, а потом через Польшу в телячьем вагоне, где я обморозила себе пятки (болят до сих пор), направили в Германию. Люди (вот дураков хватает!) брали с собой коров, в вагоны запихивали. Конечно, всю скотину на границе забрали. Ехали тяжело: долго, грязно, холодно. Кормили нас одной брюквой, ее запах до сих пор не переношу! Страшно было, что уж тут говорить!

Привезли нас в пересылочный лагерь Вупперталь в Германии. Там отбирали рабочих на завод. Нас всех выстроили в ряд, и то ли директор завода, то ли еще кто-то тыкал пальцем в любого понравившегося ему. И опять повезло: нашу семью не разъединили! Заплатили 8 марок за всех и отправили в город Дюссельдорф на территорию завода.

-А что выпускал завод?

- Трубы. Мартеновские печи работали день и ночь. Трудились целые сутки сменами.

Помню, смрад. Всё гудит, шумит, одно желание - добраться до подушки, поесть да поспать. Нашу семью поселили в барак на территории завода. А как кормили! (смеётся). Месиво: намешано всё подряд.

Среди немцев попадались разные. Меня отправили работать на кран. Я была ребёнком и ничего не умела. Всему меня учила немка Эльза, женщина в возрасте, которая работала со мною посменно. Русским с немцами не разрешали общаться, но однажды она одним взглядом показала мне на место, где закрывается мотор, а Там (!) тонюсенькие кусочки хлеба, что-то вроде бутербродов. Она их мне оставляла каждый раз после своей смены, уж не знаю, откуда она их брала. Я бежала на работу с одной лишь мыслью, что там меня ждёт еда. Но после того как в лагерь приехали эсэсовцы, Эльза пропала. На работу теперь совсем не хотелось ходить.

- Немцы зверствовали?

- Всего даже не расскажешь… Помню, казнили переводчика. Я во время казни была в доме Цыганкова (был такой человек, какую-то особую работу у немцев выполнял). Ему и его семье разрешалось не выходить на казнь, в отличие от других рабочих. Смотрю я в окно: ведут Федю-переводчика. Руки за спиной связаны… Его не просто убили. Еще и поиздевались. Заставили друзей Феди тащить его за горло верёвками, довели до полусмертного состояния, а потом только на виселицу… Я на это не смотрела.

- А как же друзья? Как они могли?

- А что тут друзья сделают? Мы это хорошо понимали!..

- Вас освободили в 1945?

- Да, второй фронт открыли, и где-то 9-11 апреля 1945 нас освободили американцы. До этого несколько дней небо было, как тучей, покрыто американскими самолетами. Бомбили, стреляли. Видела, как пуля летела и горела. Страшно было, но все мечтали об освобождении.

Помню немца по кличке Чирка; мы его так прозвали, потому что он бил всех людей плёткой, на конце которой был свинец. Когда туча американских самолётов нависла над лагерем, всех сгоняли в подземелье - специальное укрытие от бомбежки. Я только что пришла с работы, и у меня было одно желание помыться и спать. Меня заметил Чирка и ударил плетью по лицу. Он выбил мне пару зубов и разбил глаз. В бункер я отправилась с окровавленным лицом. Долгое время у меня на этом глазу не росли ресницы. Я забилась в угол, и ко мне подошёл мальчик. Он долго гладил мои волосы и обещал: «Не плачь, Валюша, всё равно его убьём».

Вспомнила, кстати, я еще одного вредного немца. Он постоянно обзывался и ругал нас. Как-то мне пришло время менять вальцы на кране…

-Что это?

-Это такая часть конструкции, она очень горячая и тяжелая. Я случайно дёрнула за что-то, и вальцы полетели вниз. Немец испугался, отпрыгнул и закричал: «Russisch Schweine». Вот немец! Но с тех пор мне подкладывал яблоко или грушу, когда приходило время менять вальцы.

Был ещё толстый и добрый немец. Однажды в обеденный перерыв я услышала: «Вали, Вали!». Я поняла, что он хочет, чтобы я подъехала на кране к его окошку. Он отдал мне мешок. В этом мешке было полно яблок и груш.

Да, люди разные бывают. И на войне тоже…

- Расскажи про американцев.

- Я тогда впервые увидела негра. Он вытирал лицо белым полотенцем, и я подумала, что полотенце станет чёрным. После освобождения американцами люди из лагеря остались «бесхозными»: охрана ушла – иди, куда хочешь. А куда идти? До Умперталя 30км. Там находился пересылочный лагерь.

Я была в колотках – деревянных башмаках. Все ноги растерла. Пока шли, все те немногие вещи, которые были, выкинули. Тяжело было нести, да и незачем. Сильно голодали, помню.

Мой папа предложил переночевать в одном из сараев. Только мы туда заглянули, а там, в сене, фашисты. Они, как увидели русских, испугались и спрятались еще глубже в сено.

Четыре месяца блуждали мы по разным лагерям. Вначале из одного пересылочного лагеря отправили в Штетсин. Из него, кстати, папу не хотели выпускать: он был сапожником, и пока всех не обшил, не отпустили. Потом был другой лагерь. Так что домой, в Россию, шли на собственных ногах. Ели очень плохо. Только однажды, когда были в пересылочном лагере у американцев, нас накормили хорошо. Вся еда была запечатана, в коробочках, как сейчас в магазинах. Все другое время только чечевицу и ели. Желание попасть домой было очень велико. Как-то один лётчик-француз предлагал мне бросить всё и остаться с ним. Он даже написал мне на грязном пыльном столе: «Ich liebe dich». Но я мечтала только об одном: всей семьёй вернуться в Россию.

Дома мы оказались только в октябре 1945 г. Вот такая эпопея.

-Бабушка, ты часто о войне вспоминаешь?

- Часто, хотя и не хочется. Никогда не смотрю фильмы о войне.

Пока молодая была, в городе Острове многие меня считали изгоем: «Вот, она приехала из Германии, значит, не девица уже!» Такие ужасные оскорбления приходилось выслушивать! Сны про войну снились постоянно. Не хочется войны больше. Такую радость испытывали после ее завершения. Радовались, несмотря на нищету, в которой жили. До сих пор радуюсь. Жить нужно в мире.

Бабушка задумывается. Я тоже молчу и слушаю, как медленно и неумолимо тикает время на бабушкином столе. Теперь мы помним вместе.

• Losh3 plg.jpg
• Losh4 plg.jpg
• Loshk2 plg.jpg
• 10001 PLG.jpg