Прокофьев, Александр Васильевич

Версия 16:58, 30 ноября 2008

"Обыкновенное чудо Александра Прокофьева"

К известному изречению классика "Природа не храм, а мастерская, и чело-пек в ней - работник" я бы добавил некоторое дополнение: не только работ- рода ему в этом помощница. Правда, помогает она не всем, а только наделённым особым зрением людям. Почему? Да потому, что смотреть умеют псе, а вот видеть - далеко не каждый. , Александра Васильевича Прокофьева Бог наделил эстетическим зрением. 'Это словно о нем сказал наш гениальный поэт А.С. Пушкин:

И что ж он видит за столом? Сидят чудовища кругом Одни в рогах с собачьей мордой, Другой с петушьей головой, Здесь ведьма с козьей бородой, Тут остов чопорный и гордый. Там карла с хвостиком, а вот, Полужуравль и полукот.

Такою рода персонажей для сотворчества с природой в достатке имеется в ее кладовых, но далеко не каждому придет в голову, что какой-нибудь кусок древесной коры либо прихотливо изогнуты и корень могут ожить под талантли¬выми руками зоркого человека, удивляя кажущейся простотой художественно¬го решения в том жанре, который иногда несколько уничижительно называют поделками, хоти в самом этот слове нет и намека на снисходительное, а то и во¬все пренебрежительное отъединение их от "настоящего искусства". Хотя, что греха таить, гигантская машина прессы не обращает на мастеров древесной пластики такого внимания, как, например, на живописцев, а осо-бенно тех, кто, исчерпав себя в реализме, ищет новых форм до такой степени, что об их творениях как раз уместно сказать - поделки. Родена: "Беру материал и отсекаю от него все лишнее". Другое дело, что скульптор работал с благородным мрамором, а Александр Васильевич с бросовым. Его работы всегда существуют в единственном экземпляре. Вот в том и особенность сотворчества с природой, что внимательному челове-ку она не только дает единственный в своем роде материал, но и подсказывает, как им мудро распорядиться, чтобы вдохнуть в него жизнь.

Вдохнуть жизнь! Как часто мы употребляем эти слова, не особенно вдумы-ваясь в их этимологическую близость к слову "вдохновение", без которого творчество останется мертво, как бы ни старался художник подгонять его "под жизнь". Александру Прокофьеву ничего подгонять под жизнь не надо. И в этом его преимущество над собратьями по творчеству, работающими с более привычным в сфере искусства материалом. Его "персонажи", возможно, и выглядите непривычной странностью, или, вернее, со странной непривычностью, однако они одушевлены до такой степени, что доказывать их вовсе не химерическое, а реальное существование в природе Прокофьеву нет нужды. Его "героям" веришь, ка¬кой бы замысловатости формы они ни были. Глядя на то или иное изваянное мастером из природы существо, невольно вспоминаешь откровения небезызвестного Франкенштейна с его рецептурой и результатом творчества: "Однажды ненастной ночью я узрел завершение моих трудов... Я увидел, как открылись тусклые желтые глаза, существо начало ды¬шать и судорожно подергиваться... Желтая кожа слишком туго обтягивала его мускулы и жилы: волосы были блестящие и длинные, а зубы белые, как жем¬чуг; но тем страшнее был их контраст с водянистыми глазами, с сухой кожей и узкой прорезью черного рта". Вот вроде бы так же творит и Прокофьев. У него тоже встречаются типажи с "узкой прорезью черного рта", однако - удивительное дело - гомункулусу Франкенштейна место в "ужастиках", а деревянные скульптуры нашего земля¬ка лучатся добрым светом, радуют глаз неистребимой жизнерадостностью пер¬сонажей русского фольклора. У искусства нет и не должно быть иных целей. Нашего земляка в отличие от известных художников-передвижников, мож-но, пожалуй, назвать художником-подвижником. На том основании, что он, посвятивший себя прикладному искусству, "несет его в массы", не дожи¬даясь, когда ценители традиционных русских ремесел придут к нему в мастер¬скую или на выставку его произведений. Впрочем, у произведений Александра Прокофьева всегда есть соавтор. Имя ему Природа, поскольку она, во-первых, дает материал для творчества, а во-вторых, тренируя вкус и наблюдательность, служит неиссякаемым источником вдохновении. То, что выходит из-под умелых рук мастера, порой, видимо, по недоразумению, называют поделками. И есть в этом слове оттенок некоей обидной уничижительности, как и в слове "ремесленник", каким мы порой прочерчиваем разницу между мастером и подмастерьем. Александр Прокофьев не видит в слове "ремесленник" ничего для себя обидного, ведь Русь всегда славилась своими ремеслами. И Феофан Грек, и Андреи Рублев были ни кем иными, как ремесленниками. Палехские масте¬ра лаковой росписи, творцы федоскинской глиняной игрушки, иконописцы и тысячи вошедших в анналы отечественной культуры и безвестных умельцев занимались ремеслом как творчеством. И никакой грани в этих понятиях испокон веку не было. У Александра Прокофьева, коренного самарца, есть если не мечта, то стра¬стное желание возродить народные промыслы там, где они приходят к упадок, да и родную Самару сделать законодательницей собственного ремесленного стиля, чтобы наши народные умельцы славились так же, как стеклодувы из Гусь-Хрустального, оружейники из Златоуста, мастера чугунного литья из Кыштыма, как камнерезы, чеканщики, ювелиры узорной финифти. Но не про¬славился пока наш город самобытным прикладным искусством, какое было бы как его оригинальная марка, как своеобразный товарный знак в одном названии своем раскрывающий характер местности и населяющего ее народа. Александру Прокофьеву кажется это несправедливым. Когда он пишет в своих искренних стихах: "Я древним ремеслом своим горжусь! ", в этих словах присутствует и некий протест против отношения к его промыслу, как чему-то вторичному, не основному в искусстве. Слишком вроде бы не элитарно то чем занимается Прокофьев, а его истоки, по известному выражению, и принадле¬жит народу, все-таки пытается освободить себя от налета демократичности, полагая, очевидно, что простота всегда хуже воровства. Искусство обращено к элите. Оно ждет именно ее признания. Модные ныне художники Сафронов. Врубель, Шаховская и другие обслуживают сильных мира сего, поме¬щая лики VIР-персон в облачения и интерьеры минувших эпох. Новая знать в восторге. Придворные живописцы материально вознаграждены. Александру Прокофьеву порой приходится слышать от "маститых" жрецов искусства вопрос: "А что вы заканчивали? Вы ведь в Академии художеств не обучались?" Нет, не довелось. Учителем Прокофьева была и остается природа. Это она дарит ему сюжеты, предлагая их порой почти в готовом виде. Остается только убрать все лишнее, оставив только то, что нарисовало художническое вообра¬жение - и в экспозиции этот экспонат будет волновать мысль созерцающего его человека: " Вот до чего вроде все просто. Да как же это я сам-то не додумал¬ся? Куда на выдумки природа торовата! Да не всяк умеет различить в ее прояв¬лениях то, что она дарит внимательному глазу и чуткому сердцу. А Александр Васильевич и сам зорко видит и других этому научает. Понимая., что наиболее впечатлительны люди в детстве, он, по велению сердца, стал постоянным гос¬тем в школах, детских домах, клиниках для детей-инвалидов. Дети - благодар¬ные зрители и тонкие ценители. Теперь уже и работает Александр Прокофьев преимущественно для них. И вот письмо в редакцию, написанное детской ру¬кой: "Сегодня у нас в Самаре возрождаются многие храмы в основном на день¬ги верующих. Но есть в городе и добрый человек Александр Васильевич Про¬кофьев, которому в жизни удалось построить свой храм - храм души и сердца". Хорошо, что дети безошибочно понимают, кто перед ними, когда Алек-сандр Васильевич приходит к ним с уроками добра. На одной из фотографий он запечатлен с доверчиво внимающим ему ребенком, который за несколько часов до этого вышел из реанимации. И как прекрасно, что в восстановитель¬ный период рядом с этой девочкой оказался человек, полный трогательной любви к детям, и его мягкая искусствотерапия вернула девочке интерес к жизни. Это - целительна доброта Александра Прокофьева. Взгляните на богома¬терь работы Александра Прокофьева. Образ богоматери - это всепоглощающий образ добра. Недаром, эта работа мастера так высоко оценена искусствоведами. В творчестве Прокофьева, как и в языческих элементах средневекового рус¬ского прикладного искусства, чувствуется постоянное присутствие антитезы зла. И это не случайно. Автор, как мы уже подчеркивали, творит добро, служит ему и пропагандирует добро своим нетривиальным художественно-эстетичес¬ким поиском. Вот и говори после этого о нейтральности Прокофьева к борьбе идей в искусстве, если его позиция читается отчетливо, а и все-то идейное про¬тивоборство сводится единственно к борьбе Добра и Зла. Создаваемые Проко¬фьевым образы рождены не волей слепого случая, когда художнику в его путе¬шествиях под ноги попадается некая загогулина. Александр Васильевич опирается на классическую мифологию, русскую сказку и всю сферу искусст¬ва, связывающую реальность с волшебством. То есть поле его деятельности -это поле одухотворенной гуманитарной культуры. Его объемно-пластические композиции перекидывают мост от прошлого к настоящему. Они ирреальны и реальны одновременно. В них серьезность органично сочетается с авторской иронией. У Прокофьева нет будоражащих воображение редких диковин. Тем ценнее результаты творческого вдохновения мастера. Для Прокофьева и его последователей пространство густого леса, зелено¬го моря кленов, ясеней и дубов — это и есть мастерская. Смотри, бери, твори! Природа - вот неисчерпаемый источник вдохновения. Припав к этому жи-вотворящему роднику, нельзя не испытать творческого вдохновения. Л вдох¬новение, как мы уже говорили, сродни самому вечному дыханию жизни. Собранная в единое целое галерея рукотворных образов Александра Васи¬льевича Прокофьева - прекрасное тому свидетельство.