С. Демченко. Философия «выживания» в творчестве Виктора Герасина
Литературный обзор Светланы Демченко
Философия «выживания» в творчестве Виктора Герасина
 |
«Мой принцип: рассказывая, – живописать. И в этом облачении решать сверхзадачу. У Л.Н.Толстого она была в поисках ответа на вопрос «Как жить нам друг с другом?», у Достоевского – «Как искать в человеке человека?», у В.М.Шукшина – « Что с нами происходит?». У меня - «Как выжить?». От повести к повести, от рассказа к рассказу ( в основном) – «Как выжить?». Видимо, время мое, события настроили на этот вопрос и на поиск на него ответа» Виктор Герасин |
После прочтения повестей и рассказов российского писателя и поэта Виктора Герасина в моем художественном воображении рисуется могучее дерево жизни, привольно растущее над бездной.
И на каждой его веточке сидят или стоят герои его повестей и рассказов – русские мужики, матери, бабушки, сельчане-труженики, влюбленные, шальные парни и девчата, гармонисты, выпивохи и трезвенники, дети, их отцы и покровители, друзья и недруги…
По-разному они там держатся, у каждого свои приспособления для устойчивости, своя амплитуда раскачиваемых ветрами ветвей.
Некоторые - согбенные, иные гордо вытянутые, крепко стоящие на ногах, есть и такие, что срываются и кубарем летят в зияющую пасть вечной пропасти.
Но практически каждый стремится удержаться, схватиться хотя бы за тоненький прутик этого дерева жизни, чтобы почувствовать хоть на миг освежающее дыхание бытия, дуновение животворного ветра, ощутить необозримый простор неба и земли - эту вечную обитель мироздания.
У них есть понимание в необходимости терпения, смирения и преклонения перед явью.
«И напрасно ты так легко хочешь отделаться от нее, от жизни. Нет, ее надо ценить, и чем дальше, тем ценить дороже. Понимаешь, плохое что-то не может быть бесконечно плохим, оно оканчивается чем-то хорошим, и только ради этого, ради даже краткого временного хорошего уже надо жить, уже стоит жить. Другой-то жизни не будет» ( Повесть «Убит в побеге»).
При этом главное, – побыть в объятиях свободы, пусть кажущейся, пусть не долговременной, но уже с рождения заложенной в генах, а потому - желанной.
Без нее, как и без веры, нет человека. Только в свободном волеизъявлении проявляются лучшие человеческие качества, ибо речь идет о выборе пути, на чаше весов которого с двух сторон свои представления о добре и зле.
« Ведь что такое жизнь? Пусть не в целом, а с одной какой-то своей стороны. Это испытание человека на человечность. Там у нас есть один дюже грамотный мужик. Он нам здорово все про Христа растолковал. Так вот, Христос потому и стал сыном божьим, что достойно прошел через все искушения и сохранил в себе человека по большому счету. Вот к чему и надо бы нам всем, каждому стремиться. Из всех испытаний, из всех искушений выйти достойно, остаться чистым, светлым, таким, как тебя задумала природа» ( Повесть «Убит в побеге»).
Герасинские герои, - все вместе и каждый в отдельности, - стремятся достойно держаться и в бурю, и в дождь, и в ненастье, любую жизненную непогоду.
Что поделаешь, - это их участь, их назначение на этой земле: просто выживать - трудиться, созидать ,верить, надеяться и любить.
И этот нескончаемый водоворот жизни вечен настолько, насколько нескончаем мир.
Представляя влюбленных Виталия и Зою, их чувства и ощущения в порыве страсти, автор философски заключает :
« Они вошли в такое состояние, когда перестали быть самими собой, они были сразу всем тем, что предшествовало им из глубины веков и тысячелетий. Они были сразу всеми теми, кто предшествовал им, предшествовал их молодой жизни. Всеми, кто из глубины времен выносил их и вынес к солнышку, к жизни, к любви. И они стали тем звеном в бесконечной цепи предков, крайним звеном, которое выносит к солнцу, к жизни, к любви новое, еще невиданное в мире дитя человеческое» ( Повесть «Убит в побеге»).
Дерево жизни сурово: много чего нужно, чтобы на нем удержаться, но в то же время оно и богодарно. Эта мысль четко фиксируется в нашем сознании, когда читаешь:
« Я летом две поры дня особо уважаю – это, когда восходит солнышко, и когда оно заходит. При восходе думаешь, каким день задастся, как проживешь его, какие дела предстоит поделать. А при заходе вроде бы итожишь: день как день, он прожит, одно, другое дело сделал, третье, может, не успел, завтра доделаю.Так вот день за день и цепляются, так жизнь и идет своим чередом» ( Повесть «Васильки», часть 1)
Являясь выразителем исключительно народных инстинктов и устремлений, автор показывает, если не всю, то довольно слышимые отголоски той будничной жизни, которая со всех сторон охватывает крестьянина, человека труда.
В повестях и рассказах мы читаем и о строительстве дома, и о пашне, и об урожае, о косе, и о трудовом поте.
«Люблю, когда землю пашут. Как запахнет землей-то разогретой, аж плакать, сама не знаю с чего, хочется» - говорит бабушка( Рассказ «Газета»).
А ей словно вторит Петрович («Гонимы вешними лучами») :
«Давно не видел, как земля парит… Прогревается. Скоро в нее бросят семена, и зазеленеет она во всю даль и ширь. Хорошо, надежно как-то среди полей. Ни суеты тебе, ни обмана. Одним словом, надежно».
В чем он видит надежность? В самой жизни, в том, что поставлен крепко на ее дерево, и это состояние для него естественное, привычное, невзирая ни на какие ветры перемен.
Автор примечателен глубоким постижением мельчайших подробностей русского простонародного быта, он показал, что, не смотря на жизненные невзгоды, человек осознает, чувствует себя на ней не гостем, а хозяином, у себя дома.
« Сунув ноги в просушенные возле печки и еще теплые валенки, Рома включил свет, присел возле печки, запалил лучину и сунул ее под березовые дрова, еще с вечера им самим заложенные в печь. Посмотрел, как весело затрещала, закудрявилась в огне березовая кора, как первые языки пламени лизнули нижние тонкие поленья, поднялся, потер руки: « Так, машина тепла запущена! Теперь куп-куп под умывальником и - собираемся. Сказав про умывальник, он передернулся: холодна теперь в нем водица, ох холодна, чистенькая! Ну, да это ничего, это все пустяки, привыкнуть надо…»( Рассказ «По краю»)
И это «привыкнуть» превращается в образ жизни, нетребовательный, смиренный, терпеливый.
Тут со стороны героя нет даже поползновения освободиться от какой-то слепой, неизвестно откуда являющейся необходимости, посылающей ему и матери и беду, и счастье.
Тут все пассивно, хоть и нет вроде собственно равнодушия. Это ничто иное, как природная органика жизни, и он - неотъемлемая ее часть.
Герасинские герои уверены, что родная земля, ее реки и поля обязательно будут их помнить уже за одно то, что они живут и жили на ней.
«Вот и вода. А ведь она запомнит нас. Увидит и запомнит. Убежит далеко-далеко, а про нас будет знать. В землю уйдет и там будет помнить. Земля – она памятью полна. Она вся из памяти состоит. Так-то вот оно. Живи и знай: все, что ты делаешь, что творишь,- все это в памяти земли хранится» («Гонимы вешними лучами»).
Мало ли какие преграды случаются в жизни! Но чтобы так?! Стоять на веточке ее дерева и не иметь порой за что зацепиться, чтобы тебя крутило и вертело на все четыре стороны?!
Кто сказал, что жить легко?! Попробуйте:
начинать каждый свой день мыслью о насущном хлебе и этою же мыслью день заканчивать ,- по-моему, тут нужно или великое мужество, или же полное и трудно постигаемое равнодушие.
Конечно, безразличия нет, ибо задача была, есть и будет одна – выжить.
Значит, - это свидетельство мужества, которое дает героям и силу, и присутствие духа, так необходимые, чтобы удержаться на краю вечно зияющей бездны.
« Вам, наверное, кажется, что мы тут дико живем? Куда как хорошо. Вот хозяйка ваша не даст мне соврать. Мало нас, правда… Но - живем. А куда деться? Надо жить!..» (« Черный омут»).
И тут писатель дает себе волю, раскрывая черты характера русского земледельца, которые лихо уживаются в нем наряду с его материальными лишениями и борьбой за выживание.
Виктор Герасин ,как истинно русский человек, выступает толкователем народного духа, который не однозначен, порой бунтующий, шальной…
В рассказах изображен и разгул, и жажда необузданности, а иногда и безобразного поведения ( Повесть «Шалица»).
Тамара неравнодушно принимает постигшее ее горе, она страдает и тяготится им, но это страдание выражается у нее не всегда деятельно, а предъявляется зачастую толпе как безысходная данность.
В другом герое Виталии жизнь бьет обильным ключом, появляется настоятельная потребность каким бы то ни было образом истратить ее и так как разумно-деятельного поприща для нее не представляется, то идет безрассудная безрассчетная трата сил, которая выглядит не всегда естественной и целесообразной…
Совершая побег с любимой Зоей, он почти уверен в неминуемом поражении, но, как тот мастерски одушевленный автором ледоход, стремительно бросается навстречу неизвестности и разгорающейся страсти познать свободу, пусть кратковременное, но вольное счастье...
«Хорошо придумано природой, очень даже умно придумано – краткость цветения. Это, наверное, и есть сама жизнь. В краткости вся ее прелесть, вся любовь ей за то, что она краткая» ( Повесть «Убит в побеге»).
Надежда на что-то случайное, внешнее, неразумное «авось» составляет одну из характерных черт народа.
Автор выразил ее как истинный художник, в ясных и отчетливых образах, не примешивая никаких рассуждений от своего лица, не пускаясь в изыскания причин такого странного положения вещей.
Виктор Герасин определяет русский характер нравственно-норовистым( Миниатюра "Русский характер").
Шалица,Виталий, многие другие герои рассказов - именно нравственно-норовистые. Это является своеобразной основой авторского сочинительства, на этом понятии держатся многие и многие образы.
Народный характер несколько бунтарский, он слагается не только из смирения перед судьбой , в нем присутствует постоянное смятение, попытка ответить на вопрос: « Как и зачем живу? Зачем трачу столько сил на выживание, если миром правит несправедливость?»
Надо сказать, что такие сомнения посещают герасинских героев постоянно.
« А, может, лучше… Может, лучше» - Ромка никак не мог произнести страшное слово – замерзнуть. Но оно уже жило в нем, оно влекло к поступку, оно манило его. Случившееся с ними сегодня казалось Роме чем-то злым, черным, которое теперь не отпустит их, будет преследовать их, пока они живы. А, если так, то зачем жить? Зачем? «Правда, правда…- обрывочно, торопливо, горячечно думал Рома.- Пусть все кончится. И все! Всем будет легко. Мы не такие, как все другие. Значит, никому не нужны. Мама уже не сможет стать другой. Нам не надо жить. Нам не надо мешать жить другим. Пусть они живут…»( Рассказ «По краю»).
И ты уже видишь, как накренилась, свисла до предела ветка дерева жизни, на которой стоят Ромка с матерью. Такое ощущение, что еще миг, и она отколется от ствола, и вместе с ними окажется на дне той бездны, откуда не возвращаются.
« Вот и все,- сказал себе Рома.- Нет уже нас нигде и никогда теперь не будет. Все, теперь к нам не будут приходить пьяные мужики. Не будут смеяться над нами на вокзале и в вагоне. Не будут дразнить мать в школе, а потом ругать ни за что. Все, теперь ничего не будет».
Но что-то подсознательно влекомое и неизбывное не дает им совершить последний роковой шаг.
Они выживают, удерживаются на дереве жизни. Но как?! Не теряя равновесия, с человеческим достоинством. И ты понимаешь, что в этом и есть высший смысл назначения человека на земле.
Это нам, городским жителям, в реальности вся деревенская жизнь представляется чем-то далеким, непонятным и чуждым...
Хотя, она нам кажется привлекательной, когда мы вспоминаем о ней в связи с необходимостью отдохнуть на природе.
Ведь вот какой парадокс: чем больше мы отдаляемся от природы, тем сильнее обнаруживаем в себе какой-то неприкосновенный запас искренней привязанности к ней.
Видимо, потому и читаем эту шукшинскую, герасинскую «деревенскую» литературу и хотим, чтобы все в ней было жизненно, правдиво, чтобы жизнь вставала перед нашими глазами со всеми ее заботами, с ее скромными надеждами, со всеми ее скудными радостями.
Тамбовскому писателю это удается, он прославляет труд, его рассказы дышат, хотя порой и грустной, но симпатией к трудящемуся, неиссякаемой любовью к родному краю, его красотам, рекам и лесам.
При этом у него на первом плане - всегда человек, а природа только служит ему, она его радует, успокаивает, но не поглощает и не порабощает его:
« Омут лежал в густом окружении тальников. Между краем воды и краем тальников, как нейтральная полоса, по всей окружности тянулась метровая бровка белого, почти не тронутого следами песка. Оглядываясь вокруг, привыкая к новому месту, к тишине, мне так и хотелось вслух воскликнуть : боже ты мой, благодать-то какая! Жить-то как хорошо! Хороший сентябрь в нашей средней полосе, та же нейтральная полоса года – между весной и летом, с одной стороны, и осенью и зимой – с другой. В нем есть все от четырех времен года: тепло и прохлада, увядание и цветение» ( Рассказ «Черный омут»).
Ведь правда, речь идет о природе? Но главное действующее лицо при этом – человек! Здесь нет статики, есть обращение к чувствам человека, находящемся в окружении этой непередаваемой первозданной красоты.
И даже такое естественное природное явление, как цветение, Виктор Герасин насыщает идейным смыслом выживания, его иносказательность глубока, она органична с человеческими тревогами и жизнелюбием.
«Даже цветение, - пишет он.- Это я увидел на полянке в тальниках. Какой-то неведомый мне кустик, такая метелочка в четверть метра высотой, стоял под тальником и по-весеннему цвел бело-розовым мелким, но обильным цветом. Вот-вот холода подступят, обжигающие утренники подрежут последнее тепло, повалят на землю с деревьев листья, а он – цветет. Цветет, невзирая ни на что! Что с ним? Поверил в осеннее тепло? Шутка природы? Нет, быть того не может, чтобы природа так шутила. Зацвести. Когда все вокруг увядает…Что это? Вызов? Непокорность?» ( Рассказ «Черный омут»).
Так и человек , случается, расправляет свои плечи даже тогда, когда, кажется, жить-то и вовсе становится невмоготу.
Природа в описании Герасина – такое же действующее лицо повествований, как и люди. Она живет в них, их движении, в портретах, поступках. Именно она демонстрирует человеку, как вопреки всему, выживать, тянуться к солнцу, являть лепоту.
« Пока поднимались на холм, порядком запыхались. Он оказался крутым и высоким. Остановились на опушке дубового леска. От высоты, на которую они забрались, захватывало дух. Внизу лежало притуманенное синей дымкой озеро с чистым желтовато-белым песком по всему круглому берегу. Одна половина озера лежала в мелколесье, где они недавно спасались от погони, другая – на открытом месте, зеленой луговине, по которой петляла речушка, казавшаяся с холма неподвижной, замерзшей. Речушка эта впадала в озеро. Правее от озера раскинулся лес, ему не было конца, он уходил в синюю дымку, сливался вдали с небом. По левую же сторону была распахнутая даль над ровными полями, покрытыми светлой зеленью хлебов. Казалось, если пойти по этим полям, как и по верху леса, то обязательно дойдешь до неба и не заметишь, как поднимаешься на него и уже дальше пойдешь по небу» (Повесть «Васильки», часть 4).
Многие герасинские рассказы поражают нас откровенной понятной житейской истиной.
Автор умеет группировать факты, схватывать общий смысл жизни, умеет заводить речь издалека и вдаваться в психологическое, философское развитие жизненных хитросплетений.
И все это в угоду одному: показать, как выживает русский мужик.
Писатель подчеркивает, что коренным условием нелегкой крестьянской повседневности есть вечный, никогда не прекращающийся труд - с утра и до ночи.
Вместе с тем, автор не вызывает у читателя ни чувства бесплодной и всегда оскорбительной жалостливости к своим героям, ни тем не менее идиллических умилений.
Как всякая другая жизнь, как и все на свете, она представляет для него лишь материал для мировоззренческого анализа, для сравнений и сопоставлений образов и явлений.
Автор не называет прямо причин нищеты, неустроенности быта людей, но мы их чувствуем, понимаем, читаем между строк.
« Избенку-то свою в Двориках успела продать, - рассказывает сестра Сенечкина .- Ну ладно, терплю еще. А тут случилась беда, все трубы на свинарниках разморозились, зима-то лютая была. Полы цементные, холод гибельный, сквозняки гуляют. Работаешь когда, распаришься, поотдохнуть остановишься – сквозняком обдает. И захватила себе болезнь. Сковало всю, прострелило. Ну как есть по всем косточкам ударило. Меня в больницу. Вылежала там два месяца, поотпустило вроде бы, домой выписали. Врач говорит, чтобы печку жарко топила да лежала на горячих кирпичах. А где они ныне печки-то?» ( «Изба с краю»).
Мы видим, что жизнь не баловала большинство героев рассказов и повестей писателя.
Они, стоя на ветвях ее дерева, постоянно качались, рискуя упасть, мыкались в нужде и самосохранении.
Собираясь в город гибели своего сына, одна из героинь рассуждает:
«Одно дело – решиться, другое – деньжат собрать.» И с осени Алена стала экономить и откладывать каждую копейку. Добывала жести сколько возможно, делала тазы, ведра, трубы, вывозила на базар, продавала. Она не скрывала, что дала слово пойти к своим туда, в Сталинград. Зимой, когда не было жести, ходила в дальний лес, драла с молодых липок лыко, приносила деду Григорию. Из лыка он плел лапти. Алена выносила их штук по сто на базар, продавала. Не велики деньги, а все в копилку ложатся» (Рассказ «Алена большая»).
Может, для кого-то покажется сегодня странным, что герасинские герои считают копейки, ищут средства для пропитания в том же лесу, в то время, как нынешние «крутые», « новые русские», олигархи имеют их уже миллионы.
И, как ни странно, те люди тогда были счастливы своим внутренним ощущением мира, своей сущностью человеческой богобоязненности.
Чего не скажешь о многих наших современных соплеменниках.
Некоторые подробности жизни кажутся нам до того в натуре вещей, что мы не видим в них ничего необычного, а между тем именно с ними связано море слез, огорчений и трагедий простых людей.
« А вечером, уже лежа в постели, Сенечкин, не замечая этого, плакал, роняя слезы в темноту. Он зол был на Васю Тошного, который выкарабкался из такой беспросветной сиротской нищеты, какую сделала над ним война, а, выкарабкавшись, сам, своей волей погубил свою жизнь, жизнь Ленки и губит еще три жизни. Как это, почему это могло с ним случиться такое? Он зол был и на себя, даже больше, чем на Васю Тошного….»( «Изба с краю»).
Наблюдаем, что народный характер тем не менее слагается не из одной только стихии…
В нем присутствует и осознание веры в добро, в гуманные побуждения.
И тут становится понятным, что человек, который равнодушными глазами в состоянии смотреть на ложь и зло, в строгом смысле не может быть назван человеком.
Располагая своих героев на дереве жизни, писатель, невзирая на свою неизбывную любовь к женщине, особенно к женщине-матери, отводит ей верхние ветви, - самые тонкие, чувствительные к внешнему воздействию, не совсем упругие, непрочные и уязвимые. Таков психологический парадокс его отношения к ней.
Героиня-мать понимает, что не только самой ей нужно удержаться, но и, взвалив на свои плечи послевоенное сиротство, безотцовщину, беспробудное пьянство мужика, не позволить упасть в бездну никому из них.
Мать и дети – это особая ветвь жизненного дерева.
Как и заложенный у подножия дерева в его корнях вечный зов природы - возрождаться и любить. Любить до смерти, рождающей новую жизнь.
Ибо, как написала в своем отзыве на рассказ «Черный омут» известная писательница и поэтесса, публицист и переводчик Марина Кудимова, это «русская песнь песней: «ибо сильна яко смерть любовь».
А любовь к любому приращению - в чувствах ли, или знаниях, в вере или покаянии, - это благо.
Во имя этого блага авторам стоит творить, а нам, читателям, благодарить Бога за возможность в художественном слове видеть себя и свою жизнь.
"Я живу, как в открытом окне. Проверяется имя мое и пароль На сиреневом влажном огне. На такой глубине совершается боль, Что наружу выходят лишь камень да соль, Лишь безмолвие рвется вовне, Создавая отскок, рикошет, карамболь… (Марина Кудимова)
Это жизнь со всеми ее причудами и выкрутасами. И только художнику, писателю и поэту они понятны в минуты божественного озарения.
Творчество Виктора Герасина тому подтверждение.
Понимая глубину жизненных воззрений автора, я вижу его любимую волчицу (Рассказ «Суть зверя») у самых корней дерева жизни как символ истоков всего сущего, а на верхушке – образ женщины, воздающей благодарение Небесам за свою судьбу, пусть не показную, не богатую, но подарившую ей и миру счастье материнства, родства, душевной чистоты и любви.
Это прямая, объективная, ни от кого не зависящая, всегда восходящая ось жизни, вертикаль, соединяющая землю и небо. Именно она помогает выжить герасинскому герою.
И волей своего воображения я усматриваю в ней символ Божьего благословения таланта воистину народного писателя, которому по Достоевскому, по сердцу одно: любовь к России и ее народу.
