Стихи Бродского/Проект Мир поэзии Бродского

Проект Мир поэзии Бродского

И. Бродский

Письмо римскому другу

    Посылаю тебе, Постум, эти книги.
       Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
    Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
       Все интриги, вероятно, да обжорство.

    Я сижу в своем саду, горит светильник.
       Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
    Вместо слабых мира этого и сильных —
       лишь согласное гуденье насекомых.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
       но с куриными мозгами хватишь горя.
    Если выпало в Империи родиться,
       лучше жить в глухой провинции у моря.

    И от Цезаря далёко, и от вьюги.
       Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
    Говоришь, что все наместники — ворюги?
       Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

 Вот и прожили мы больше половины.
       Как сказал мне старый раб перед таверной:
    "Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
       Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

    Был в горах. Сейчас вожусь с букетом.
       Разыщу большой кувшин, воды налью им...
    Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
       Неужели до сих пор еще воюем?

Ни страны, ни погоста

    не хочу выбирать.
    На Васильевский остров
    я приду умирать.
    Твой фасад темно-синий
    я впотьмах не найду,
    между выцветших линий
    на асфальт упаду.

    И душа, неустанно
    поспешая во тьму,
    промелькнет над мостами
    в петроградском дыму,
    и апрельская морось,
    под затылком снежок,
    и услышу я голос:
    — До свиданья, дружок.

ТЕЛЕМАКУ Мой Телемак,

      Троянская война
    окончена. Кто победил — не помню.
    Должно быть, греки: столько мертвецов
    вне дома бросить могут только греки...
    И все-таки ведущая домой
    дорога оказалась слишком длинной,
    как будто Посейдон, пока мы там
    теряли время, растянул пространство.
    Мне неизвестно, где я нахожусь,
    что предо мной. Какой-то грязный остров,
    кусты, постройки, хрюканье свиней,
    заросший сад, какая-то царица,
    трава да камни... Милый Телемак,
    все острова похожи друг на друга,
    когда так долго странствуешь, и мозг
    уже сбивается, считая волны,
    глаз, засоренный горизонтом, плачет,
    и водяное мясо застит слух.
    Не помню я, чем кончилась война,
    и сколько лет тебе сейчас, не помню.

    Расти большой, мой Телемак, расти.
    Лишь боги знают, свидимся ли снова.
    Ты и сейчас уже не тот младенец,
    перед которым я сдержал быков.
    Когда б не Паламед, мы жили вместе.
    Но может быть и прав он: без меня
    ты от страстей Эдиповых избавлен,
    и сны твои, мой Телемак, безгрешны.

На смерть Жукова

    Вижу колонны замерших внуков,
    гроб на лафете, лошади круп.
    Ветер сюда не доносит мне звуков
    русских военных плачущих труб.
    Вижу в регалиях убранный труп:
    в смерть уезжает пламенный Жуков.

    Воин, пред коим многие пали
    стены, хоть меч был вражьих тупей,
    блеском маневра о Ганнибале
    напоминавший средь волжских степей.
    Кончивший дни свои глухо в опале,
    как Велизарий или Помпей.

    Сколько он пролил крови солдатской
    в землю чужую! Что ж, горевал?
    Вспомнил ли их, умирающий в штатской
    белой кровати? Полный провал.
    Что он ответит, встретившись в адской
    области с ними? "Я воевал".

    К правому делу Жуков десницы
    больше уже не приложит в бою.
    Спи! У истории русской страницы
    хватит для тех, кто в пехотном строю
    смело входили в чужие столицы,
    но возвращались в страхе в свою.

    Маршал! поглотит алчная Лета
    эти слова и твои прахоря.
    Все же, прими их — жалкая лепта
    родину спасшему, вслух говоря.
    Бей, барабан, и, военная флейта,
    громко свисти на манер снегиря.

На столетие Анны Ахматовой

    Страницу и огонь, зерно и жернова,
    секиры острие и усеченный волос —
    Бог сохраняет все; особенно — слова
    прощенья и любви, как собственный свой голос.

    В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
    и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
    затем что жизнь — одна, они из смертных уст
    звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

    Великая душа, поклон через моря
    за то, что их нашла, — тебе и части тленной,
    что спит в родной земле, тебе благодаря
    обретшей речи дар в глухонемой вселенной.