Музыка коренных народов. Шорцы

Краткая характеристика и описание Шорцев

Автоэтноним (самоназвание)
500px

Основная территория расселения

Основная территория расселения - бассейн среднего течения реки Томь и ее притоков Кондома и Мрас-Су — Таштагольский, Новокузнецкий и Междуреченский районны, города Мыски, Междуреченск, Таштагол, Новокузнецк, Кемерово.

Численность шорцев в Российской Федерации:

1926 г. - 12,6 тыс. чел.

1939 г. - 16,3 тыс. чел.

1959 г. - 14,9 тыс. чел.

1970 г. - 16 тыс. чел.

1979 г. - 15,2 тыс. чел.

1989 г. - 15,7 тыс. чел., в т.ч. в Кемеровской области - 12,6 тыс. чел.

2003 г. – 15,9 тыс. чел., в т.ч. в Кемеровской области – 11,5 тыс. чел.

Общая численность 16,8 тыс. чел.

Этнические и этнографические группы

Среди шорцев выделяются этнографические группы: северная, или лесостепная («абинская»), и южная, или горнотаежная («шорская»). В 1897 г. южные шорцы составляли 51,3% численности шорцев, северные — 48,7%.

Язык

шорский: Шорский язык относится к тюркской группе алтайской языковой семьи.

Шорский язык подразделяется на 2 диалекта: мрасский и кондомский, каждый из которых распадается на ряд территориальных говоров. Современный литературный язык сформировался на базе мрасского диалекта.

Шорский язык считают родным 57,5% (1989 г.).

Письменность

Письменность создана в 1927 г. на основе русской графики.

Религия

Традиционные верования: С 1858 г. до начала ХХ в. шорцы были крещены православными миссионерами и официально считались православными христианами. Но наряду с православием сохранялись прочно сохранялись традиционные верования.

Православие: С 1858 г. до начала ХХ в. шорцы были крещены православными миссионерами и официально считались православными христианами. Но наряду с православием сохранялись прочно сохранялись традиционные верования.

Этногенез и этническая история

Шорцы - потомки местных самодийских и угорских племен, смешавшихся с группами тюркоязычных (главным образом, уйгурских и енисейско-кыргызских) племен, мигрировавших на территорию современной Кемеровской обл. в период господства тюрок в Центральной Азии и Алтае-Саянском нагорье (Тюркский, Уйгурский, Кыргызский каганаты, середина VI - начало Х в.) и позже - вплоть до ХVIII в., когда с уже тюркизировавшимися местными племенами «кузнецких татар» (известных в русских источниках с 1618 г.) смешиваются пришедшие с Алтая группы телеутов.

Этноним «шорцы» предложен В.В.Радловым в 1861 г. (по крупным сеокам ак-шор, кара-шор, сары-шор), и был признан всеми современными шорцами в советское время. В 1925-1939 гг. существовал Шорский национальный район, после его ликвидации, особенно в 1950-70 гг., усилился процесс ассимиляции шорцев русскими. В 1980-е гг. возрождается интерес шорцев к своей традиционной культуре. Это стремление выразилось в принятии программы возрождения Горной Шории (1989 г.), в создании фольклорных ансамблей, краеведческого музея в г. Таштагол, шорского национального парка, в изучении шорского языка.

Хозяйство

У горно-таежных (южных) шорцев преобладали охота, рыболовство, кедровый промысел; у лесостепных (северных) - кочевое скотоводство. Выплавка и ковка железа была развита у всех групп шорцев, но у северных несколько больше (отсюда наименование, данное шорцам русскими - кузнецкие татары и название г. Кузнецка). Подсечно-огневое мотыжное земледелие было распространено в горных районах. С приходом русских поселенцев получило развитие пашенное земледелие как в горных, так в степных районах, изменился и состав культивируемых растений: если раньше преобладал ячмень, то с ХVII - ХVIII вв. - пшеница; изменилась форма скотоводства - на смену кочевому пришло оседлое (стойловое содержание скота), в составе стада преобладающим стал крупный рогатый скот.

Традиционная одежда

Мужская и женская одежда состояли из рубахи, штанов и халата с вышивкой у ворота, на обшлагах или подоле. Зимой надевали несколько халатов. Обувью служили кожаные сапоги с длинными голенищами. Женщины носили платки, мужчины — шапки.

Традиционные поселения и жилища

Поселения шорцев (улусы на севере и аилы на юге) были небольшими. Они состояли из нескольких низких четырехугольных срубных домов (юрт) с берестяной крышей. Они отапливались глинобитным очагом типа чувала. Временным жилищем служили: летом — одаг, коническая постройка из бревен, жердей или из молодых деревьев и веток, прислоненных к дереву, крытая берестой; зимой — агыс, каркасное жилище в форме усеченной пирамиды из бревен, досок, жердей, крытое ветвями или берестой, с очагом в центре. В настоящее время шорцы живут в срубных домах, сохраняются охотничьи жилища, юрты используются как летние кухни.

Духовная культура и традиционные верования

Верующие шорцы официально считались православными христианами (и носили русские, т.е. христианские имена), но наряду с православием у них прочно сохранялись традиционные верования: культы духов (хозяев) природы — гор, рек, промысловый культ, почитание верховных божеств — Ульгеня и Эрлика, родовых и личных покровителей. Сохраняли свое значение в жизни шорцев шаманы (камы), была развита мифология.

С середины 1980-х годов идет процесс возрождения духовной культуры шорцев, которое подчас выражается в возобновлении традиционных культовых обрядов, в праздновании особых «национальных» праздников - праздника мифологического прародителя Ольгудека, весеннего Пайрама и др., сопровождаемых исполнением эпоса.

В чувственно переживаемом мире, где естественное и вероятностное сливались, звучание было одним из возможных, а порой и единственным свидетельством реальности физических объектов и фантомов воображения. «Что ушам будет слышно, то и глазам будет видно»,— гласила шорская пословица, ставя знак приблизительного равенства между слышимым и видимым. Безмолвие приравнивалось к небытию. Звук, напротив, был свойством жизни, и люди чутко вслушивались в звучание природы. Не случайно эпическая картина первотворенкя, воспроизводимая в ритуале, отличалась повышенным шумовым фоном:

Текущая вода зашумела,

Могучая тайга заревела,

Листья великого дерева свесились.

Шумя, текущая вода

Золотое покрывало свое оттаяла.

Возникая из аморфности и молчания, тьмы и безвременья, мир заявлял о себе птичьим щебетом, рокотом, шелестом и треском. Жизнь и звук заполняли Вселенную. Эта ситуация изначальных времен ежегодно повторялась в весеннем пробуждении природы. Ее наступление хакасы определяли по первой зелени и грому, услышав который, женщины посолонь обегали юрту, стуча по ее кровле ковшом. Предвестником весны в шорском фольклоре иногда бывает хозяин горы:

«Весною, пока еще на дереве не распустились листья, пока еще на яемле не выросла трава,— тогда хозяин горы кричит. Также и осенью, когда трава, засохнув, клонится, когда листья деревьев, засохнув, опадают. Уши горы осенью начинают лучше слышать. Тогда (снова) кричит.»

Здесь звук, сопоставимый по значимости с громовым раскатом, «открывает» и «закрывает» год. Раскаты грома весной (у тюрко-монгольских народов Сибири он считался криком небесного дракона), подобно первому крику ребенка, возвещали о возникновении новой жизни. У южных алтайцев — и эту традицию разделяют многие тюрко-монгольские народы — появление новорожденного сопровождалось возгласами и ружейными выстрелами. Буряты при родах не поднимали младенца с земли до тех пор, пока он не подавал голоса.

Любопытно, что в тюркских языках сам термин ун 'голос' имел широкий спектр значений, и среди них, помимо основного, выделяются: 'последнее слово перед смертью', 'звук', 'шум, зов', а также 'взбираться на гору, выходить, вырастать, расти, всходить (о светилах), родиться'. Подобные, по всей видимости, универсальные представления, сложившиеся в рамках мифопоэтической традиции, дошли до наших дней, вылились, например, в удивительные строки М. М. Пришвина — натуралиста и философа, исповедовавшего единство человека и Космоса. В 1928 г. он записал в своем дневнике: «Мне снилось этой ночью, будто жизнь человека превращается в звук, который остается вместо жизни и не для одной только нашей планеты...»

Сталкиваясь с феноменом звучания и голосом человека, архаичное сознание рассматривало последний в ряду таких важных характеристик, как имя, образ, душа. Шорцы считали, что если на охоте хозяин горы завладевал голосом человека (а тем самым и его «душой»), тот неминуемо умирал. Страх потерять даже «часть» себя был чрезвычайно велик. «Старики-шорцы даже боялись закричать ночью на собаку, лающую около дома,— это дух, подстерегающий человека, мог начать лаять по-собачьи и таким образом обмануть человека и похитить его душу».

Голос был знаком, индивидуальной меткой человека. У многих народов Сибири с осознанием этой его функции был,- вероятно, сопряжен и феномен так называемых личных песен. Они отмечали все этапы жизни, от младенчества до старости, служили показателями гражданского состояния и родовой принадлежности. У тюрко-монгольских народов эта традиция не получила широкого распространения, хотя каждый из персонажей эпоса или шаманского камлания имел, как правило, свою собственную мелодию. Известно также, что в прошлом у хакасов были популярны «песни узутов» (недоброжелательных духов). Однако во избежание несчастья их разрешали петь только старым и одиноким людям, стоящим на пороге небытия.

Песня была как бы продолжением обыденного речения, она указывала на положение исполнителя в обществе. Отчасти поэтому песенный язык отличался многообразием. Например, мужские колыбельные песни тувинцев исполнялись горловым пением. Женским алтайцы считали звучание комыса. «Слабая» половина общества использовала его для тайного музицирования. Кроме того, этот инструмент применялся для условного «разговора» между влюбленными. Отдельные виды пения тем самым превращались в форму иноговорения. Примечательно, в этой связи, что язычковые инструменты типа комыса и варгана использовались и в шаманской традиции, где, вероятно, также выполняли функцию «переводчика». В 1983 г. С. И. Вайнштейну посчастливилось сделать редкий снимок: тувинская шаманка «держит у рта древний инструмент варган, который издает мрачный,. ,,потусторонний" звук».

Задумываясь над тайной звучания, организованного в членораздельную речь, люди полагали ее естественным физиологическим процессом, так сказать — продолжением дыхания. Тувинские фразеологические обороты приравнивают акт произнесения слова к артикуляции. Так, например, выражение аас ажар 'говорить (высказывать) слово' буквально значит 'открывать рот'; аас былаажар 'спорить, вступать в пререкания' ('рот отнимать друг у друга'). Другие примеры: аксъш ээлэр 'быть хозяином своему слову', 'быть хозяином своему рту'; аксында баглап каан — биле домей 'красноречивый, обладающий даром импровизации' ('как будто слова привязаны к его рту').

Таким образом постулируется некоторая автономность рта как инструмента речевой деятельности. Самостоятельностью по отношению к человеку обладало и слово, тем более — произнесенное, т. е. отчужденное, отданное или «подаренное» как ценность:

Выходящего изо рта голоса своего

В песнях немало истратил я (сам).

В гости приехавшему другу

Веселую песню спою я.

В упряжке ходящего коня

По зеленой степи рысью бежать пустил.

В груди моей таившиеся мелодии,

Чтоб слушал весь народ, пою.