Изображение хлыстовства в русской литературе
Мнимое христианство (Трактат П.И. Мельникова «Белые голуби» и изображение хлыстовства в русской литературе ХIХ века)
(с) Гневковская Е.В. (Нижний Новгород)
Хлыстовство – самое значительное явление в нашей народной мистике. Н. Бердяев Обсуждение:Изображение хлыстовства в русской литературе
«В обществе всегда остается и действует иррациональное начало», - к такому выводу приходит Н.А Бердяев, анализируя творчество Ф.М. Достоевского [1]. Скорее всего, это иррациональное начало и побеждает, когда человек принимает решение уйти в секту. Даже если оставить в стороне спор о природе Божественного и о путях спасения, то трудно не изумляться физическому и духовному насилию, какому подвергается каждый индивид, попавший в секту. Любую секту. Свободомыслие в религиозных вопросах при попустительстве законодательства и властей оборачивается покалеченными судьбами, потерянными жизнями. Об этом нужно говорить постоянно, не опасаясь повторений. Вам приходилось видеть девушку с типичной славянской внешностью, одетую в сари? Или русского юношу, любезно приглашающего прийти в Церковь Иисуса Христа или на собрание Свидетелей Иеговы? Вина в том, что эти молодые люди напрочь забыли национальные традиции, родное Православие, которому в России, слава Богу, более тысячи лет, забыли русский путь к духовности, лежит не только на их родителях, но и на педагогах, на всем нашем разрозненном обществе, живущем мечтой о материальных ценностях.
Проблема сектантства волновала и наших предков в далеком девятнадцатом веке. Одним из самых авторитетных религиоведов той эпохи был известный писатель – Павел Иванович Мельников, автор знаменитых романов «В лесах» и «На горах», входивших в пятерку наиболее читаемых тогда книг.
В 60-х годах Мельников пишет и публикует «Белых голубей» - серьезную работу об одной из самых распространенных сект своего времени. Масштаб увлечения хлыстовщиной поражает воображение любого благоразумного человека. «Белые голуби» не только история появления «христов» и «богородиц» в России, но и скрупулезный анализ еретического культа, глубокие обобщения автора по поводу сектантства.
В качестве источников исследования писатель указал 32 редкие рукописи. Мельников проводит резкое различие между старообрядцами и хлыстами. Именно последних он считает еретиками, но одновременно отмечает исторический парадокс – правительство жестоко преследовало староверов, тогда как хлысты, скопцы, притворяясь людьми православными, крайне редко подвергались гонениям. Более того, часто в корабли вступали священники и монахи (например, монахи Высокопетровского московского монастыря Филарет и Тихон). Как они, хранители чистоты веры, могли забыть осуждение Оригена на Пятом Вселенском соборе? Но это были монахи, а вот родоначальница секты «лазаревщина», одного из ответвлений хлыстовства, являлась игуменьей(!) Зеленогорской общины в Нижегородском уезде. К Арине Лазаревне за советами приходили не только крестьяне, но и дворяне, некоторые лица из духовенства. Благочинный села Ревезени священник Афанасий до такой степени уверовал в святость ее воли, «что, когда она, умирая, завещала гроб со своим телом вынести из кельи не в дверь, а в окошко, он в ризах полез пред гробом в окно, но, будучи тучен, завяз» [2]. Однако история хлыстовщины в России содержит не столько подобные курьезы, сколько откровенные злодеяния, среди которых были даже ритуальные убийства младенцев.
«Не говоря уже об изуверском уродовании, подрывающем самые основы человеческого общежития, секта «белых голубей» и по верованиям своим отличается дикой уродливостью извращенных понятий о боге и спасителе мира. Истинный сын божий, называемый у них «старым Христом», далеко не так уважается как новые христы. <…> Как и хлысты, белые голуби веруют в «живых богов» и «богинь» и воздают им божеские почести» [3]. Хлыстовские корабли были типичным явлением для Москвы, Петербурга, Кронштадта, Нижегородской, Псковской, Орловской и многих других губерний в XVIII-XIX веках. Иван Тимофеевич Суслов, Прокофий Данилович Лупкин, Акулина Ивановна, Кондратий Иванович Селиванов, Александр Иванович Шилов, Арина Лазаревна, Василий Радаев и многие другие «христы» и «богородицы» пользовались неограниченным влиянием на свою паству. «В фанатическом ослеплении хлыст или скопец принимает слова исступленных изуверов за волю божью, и нет закона, нет правила, которые бы удержали житейскую нравственность его в постоянных и непреложных границах» [4]. Не миновало хлыстовщины (часто через масонство) и русское дворянство. Екатерина Филипповна Татаринова (урожденная Буксгевден), бывшая лютеранка, основала корабль в Михайловском замке. В ее секте совершались те же обряды, что и у «христа» Кондратия Селиванова. Какое-то время с кружком Татариновой был близок известный художник Владимир Лукич Боровиковский, запечатлевший на большой «иконе» под названием «Собор» участников этой секты. Исследователь И.Б. Чижова считает, что именно Екатерина Филипповна омрачила последние годы жизни этого живописца, который довольно быстро убедился во лжи, корыстолюбии и жестокосердии хлыстов из великосветского общества [5].
В истории хлыстовско-скопческой ереси выделяется потрясающей по своей нелогичности проект статского советника А.М. Еленского (жившего, между прочим, в Александрово-Невской Лавре, под самыми покоями митрополита Амвросия) об учреждении в России теократического правления. Пророки должны были возвещать императору и его приближенным волю бога. Приведем небольшой фрагмент из этого безумного сочинения: « Из хлыстов и скопцов, поставленных в иеромонахи, правительство стало бы определять на военные корабли, присоединив ко всякому иеромонаху по одному пророку на каждый корабль. Иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно командиру того корабля совет предлагать как к сражению, так и во всех случаях, что господь возвестит о благополучии или о скорби» [6]. Александр Павлович получил проект в марте 1804 года. Елинского сочли сумасшедшим и сослали в Суздальский Спасо-Евфимьев монастырь.
Мельников завершает трактат обзором дел о хлыстовских сектах, открытых в девятнадцатом столетии, отмечая особенно роль Кондратия Селиванова. Тем не менее, возникает ощущение, что автор не дописал это «Белых голубей» до конца. Но этот вопрос – предмет самостоятельного исследования.
Русские писатели не могли обойти своим вниманием проблему русского сектантства как явления весьма распространенного. Рассмотрим несколько произведений в связи с поставленной задачей и наметим, насколько это возможно, традицию в изображении хлыстовства.
В повести И.С. Тургенева «Степной король Лир» Евлампия Харлова, оставив свою часть имения сестре, навсегда покидает родной дом, а спустя несколько лет рассказчик узнает, что Евлампия стала хлыстовской богородицей. Эта деталь появилась в повести позднее. Первоначально автор «отправил» героиню к старообрядцам федосеевского толка, но потом, видимо, узнал, что у тех нет «богородиц». Повесть «Степной король Лир» и сейчас волнует читателей остротой поставленной проблемы отцов и детей. Сложнейшие взаимоотношения между Харловым и его дочерьми, показанные глазами рассказчика, завершаются глубоко драматичной сценой разрушения дома и смертью главного героя. В поведении Евлампии можно усмотреть раскаяние, и, пожалуй, только финал ставит это под сомнение. Корыстолюбие, жажда власти и природная чувственность младшей Харловой находят благодатную почву в хлыстовском корабле, и можно с уверенностью сказать, что здесь нет никакого духовного возрождения.
П.И. Мельников посвящает хлыстовству несколько глав своего значительного по объему романа «На горах» [7]. Марья Ивановна Алымова, увлекающая в секту Дуню Смолокурову, единственную наследницу богатейшего купца-старообрядца, показана как женщина лживая, сребролюбивая, фанатичная и беспринципная. Не лучше выглядят и другие члены корабля братьев Луповицких. Выбор этой фамилии вряд ли был случайным. Одним из лидеров хлыстовства был нижегородский стрелец Прокофий Лупкин. К секте Татариновой был близок дворянин Орловской губернии А.П. Дубовицкий, автор многих популярных у «божьих людей» песен. Они, в отличие от простонародных, написаны были по правилам версификации.
Прочь лесть, прочь ложь,
хитросплетенность,
Порочность, сладость красных слов,
Утеха сердцу, развращенность –
Пою небесную любовь,
Пою источник благодати,
Святую истину пою <…> [8].
Отметим, что Мельников упоминает в романе «На горах» и о хлыстовстве В.Л. Боровиковского, приписывая ему авторство картин и росписей в сионской горнице своих героев Луповицких.
О компетентности Мельникова в делах хлыстовства, свидетельствует и такой поразительный факт, как литературная «кража» сцены радения из романа «На горах» А.Ф. Писемским. Об этом, ссылаясь на слова отца, свидетельствует в своих воспоминаниях Андрей Павлович Мельников, старший сын писателя: «А.Ф. (Писемский. – Е.Г.) в то время писал своих «Масонов», где, как известно, включена сцена хлыстовского радения. Не будучи знаком вообще или в достаточной мере с русским сектантством, намереваясь коснуться хлыстовщины, он обратился к отцу за указаниями; у отца в это время только что была написана и приготовлена к печати глава «На горах», где изображается радение хлыстов. Он предложил Писемскому для руководства прочесть рукопись. Писемский взял и в своем романе так «приблизился» к данной ему рукописи, что отцу пришлось отказаться печатать ее» [9].
Остро сатирично изображает увлечение хлыстовщиной в великосветском обществе и М.Е. Салтыков-Щедрин в «Истории одного города» (Глава «Поклонение мамоне и покаяние»). Губернатор Эраст Андреевич Грустилов, которому автор придал некоторое сходство с Александром 1, внезапно поддается воздействию мистического учения Пфейферши, искренне почитающей святость блаженной Аксиньюшки и юродивого Парамоши. За этой героиней угадывается Татаринова, действительно имевшая разговор с императором. Особенно показательны безумные выкрики Аксиньюшки. Пфейферша и ее окружение усматривают в них какое-то необыкновенное и глубоко пророческое значение. Все это было очень характерно для хлыстовских кораблей. В этом эпизоде Салтыков-Щедрин практически не преувеличивает действительность. «Духи царские! духи райские! – запела она пронзительным голосом, - не надо ли кому духов?» «Спит душенька на подушечке… спит душенька на перинушке… а боженька тук-тук! Да по темечку тук-тук! – визжала блаженная, бросая в Грустилова щепками, землею и сором». «Я и Егоровна, я и тараторовна! Ярило – мерзило! Волос – без волос! Перун – старый… Парамон – он умен! – провизжала блаженная, скорчилась и умолкла». Автор дважды кратко опишет в этой главе и само радение, иронично упомянув о том, в итоге «наитие совершилось». Назначение безумного Парамоши в качестве инспектора глуповских училищ заставляет нас вспомнить проект Елинского, хотя, возможно, автор романа не был знаком ни с самим проектом, ни с работами П.И. Мельникова о хлыстах. (Отношения между этими писателями складывались весьма напряженно). В конце главы автор, видимо, не случайно сделает оговорку и назовет общество Пфейферши «сектаторами». Увлечение глуповцев хлыстовщиной - один из ярких и наиболее обличительных эпизодов романа. Если правящее сословие, по определению самое просвещенное и образованное, оказывается таким развращенным с нравственной точки зрения, то чего можно ждать от остального народа?
Упомянет хлыстов Л.Н. Толстой в романе «Война и мир». В эпилоге Денисов, вступая в спор с Пьером Безуховым о тайных обществах, скажет: «Ну что же, все это безумие, и Госнер, и Татаринова <…> неужели все продолжается?» «Пг’ежде немцем надо было быть, тепег’ь надо плясать с Татаг’иновой и мадам Кг’юднег’ читать… Эккаг’тсгаузена и бг’атию». Заинтересуется хлыстовством впоследствии и М. Горький (Образ Марины Зотовой в романе «Жизнь Клима Самгина»).
Итак, русские писатели каждый по-своему пытались ответить на вопрос, что притягивало человека в корабли «белых голубей», на радение. Но общая тенденция в художественном изображении этого явления очевидна: личность, замутненная сектантской идеологией, начинает деградировать.
Примечания
1. Бердяев, Н.А. Миросозерцание Достоевского. – М., 2001. С.37. См. также по вопросу хлыстовства: Бердяев, Н.А. Духовное христианство и сектантство в России // Типы религиозной мысли в России. – Париж, 1989; Эткинд, А. Хлыст. Секты, литература и революция. – М., 1998. 2. Мельников, П.И. Белые голуби // Собр.соч. в 6-ти тт. – М., 1963. Т.6. С.277. Отметим, что в настоящее время в России развивается нео-хлыстовство. Приверженцы этого направления уже не называют своих духовных кумиров «христами» и «богородицами», но для них характерен, например, культ Божией Матери и чрезмерное старцепочитание. 3. Там же. С.258. 4. Там же. С.284. 5. Чижова, И.Б. Образ милый, незабвенный. – СПб., М., 2005. 6. Мельников, П.И. Указ. изд. С.355. 7. См. подробнее об изображении хлыстов в романе «На горах» мою монографию: Гневковская, Е.В. Мастерство романиста П.И. Мельникова - Андрея Печерского. (Дилогия «В лесах» и «На горах»: характерология, художественное пространство и время). – Нижний Новгород, 2003. – 200 стр. 8. Мельников, П.И. Указ изд. С.299. 9. Сборник Действий Нижегородской Губернской Ученой архивной комиссии. - Нижний Новгород, 1910. Т.9. С. 60.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ НРАВЫ «БОГОСПАСАЕМОГО ГРАДА РОЖНОВА» (РАССКАЗ П.И.МЕЛЬНИКОВА (АНДРЕЯ ПЕЧЕРСКОГО)«ИМЕНИННЫЙ ПИРОГ»
(с)Гневковская Е.В.
В окружающем человека мире многое может поменяться. Автомобиль и самолет заменили шестерку лошадей, электронная почта и sms-сообщения - обычные послания. Казалось бы, что общего у нас, живущих в век скоростей, новых информационных технологий и тех, кто жил уже в таком далеком (даже не по времени, а скорее, по мироощущению) в XIX столетии?
Но есть вещи и явления, которые почему-то не меняются, не хотят меняться, постоянно вращаясь вокруг собственной орбиты – косность взглядов, дилетантство в искусстве, высокомерие власть имущих, унижение человеческого достоинства негодяем, чинопочитание и бюрократия. Они были хорошо знакомы и советскому гражданину в двадцатом столетии, и подданному Российской империи…
Требовалось особое мужество и художественное мастерство П.И. Мельникова, чтобы не побояться таких тем, ведь цензура зорко следила за «вольнолюбием» и обличением. Конечно, критика и тогда допускалась, но строго дозировалась.
Рассказ «Именинный пирог» - неторопливое повествование о быте и нравах «первых лиц» «богоспасаемого града Рожнова» - типичного уездного центра. Своеобразной рамкой служит вступление рассказчика Андрея Петровича: «Это было еще задолго до крымской войны. В одной из степных губерний, в захолустном городке Рожнове, пришлось мне прожить по одному делу больше месяца» [1]. Андрей Петрович, от имени которого ведется повествование, - петербургский министерский служащий, человек со стороны, дающий объективную оценку происходящему. В то же время образ его достаточно конкретизирован. Рассказчик, за которым все-таки угадывается сам Мельников, весьма проницательно описывает характеры и психологию чиновников, собравшихся попробовать именинный пирог стряпчего Ивана Семеновича Хоринского.
За пристальным вниманием к портретам гостей, деталям интерьера дома Хоринского, речи персонажей скрывается блестящее авторское умение обобщать явления действительности. Мельников «собирает» своих героев в одном месте, за роскошным столом, и в режиме «реального времени» «заставляет» вести беседу, не забывая посмеяться над их логикой и убеждениями.
Конечно, в российском обществе того времени была огромная пропасть между приближенными к императорскому двору в Петербурге и представителями иных сословий и социальных групп, но в богоспасаемом Рожнове расстояние между «благородными» гостями стряпчего (городничим, исправником, судьей, почтмейстером, городским головой) и мелкой сошкой (столоначальниками, секретарями, учителями и дьяконом) тоже было ощутимым. «Мелочь» остается в зале: «Чинно рассевшись по стульям, скромно, вполголоса вели они беседу о новейших происшествиях в городе Рожнове: о том, как в ушате с помоями затонула хохлатенькая курочка матушки-протопопицы, как бабушка-повитуха Терентьевна, середь бела дня, заглянув в нетопленую баню, увидала на полке кикимору, как повытчика духовного правления Глорианского кладбищенский дьякон Гервасий застал в самую полночь в своем огороде купно с девицей Капитолиной Гервасиевной» [2].
Почетные гости отправляются в гостиную, где их встречает разряженная хозяйка Катерина Васильевна с городничихой Анной Алексеевной и исправницей Марьей Васильевной. Здесь впервые в рассказе в интерьере гостиной именинника «высвечивается» губернаторский портрет, который потом будет предметом рассказа уже самого стряпчего: «Над диваном висел писанный масляными красками портрет пожилого господина в мундире, с красной лентой через левое плечо и двумя звездами. Длинный горбатый нос и глаза навыкате под наморщенными, щетинистыми бровями сурово глядели из ярко позолоченной рамы» [3]. Хозяин отказывается пить водку в «присутствии» начальства, поэтому просит гостей перейти в залу. Образы чиновников в этом произведении очень напоминают гоголевских персонажей. Сначала они рассуждают, как славно было бы для процветания Отечества провести железную дорогу в Рожнов, но для них вся польза-то в том и будет заключаться в том, что с Волги начнут возить живых стерлядей. Беседа о железной дороге завершится репликой «мудрого» городничего, глубокомысленно замечающего, что тогда будут часты наезды из губернии. Кто же желает лишних проверок со стороны начальства? «Сонм благородных» соглашается с городничим без возражений. Вот и весь рожновский «прогресс», недаром рассказчик уже в самом начале произведения называет городок «богоспасаемым». Отсылает к «Мертвым душам» и описание блюд, съеденных гостями Хоринского: «Исчезло со столов пять кулебяк с вязигой и с семгой, исчез чудовищный осетр, достойный украсить обеденный стол любого откупщика; исчезли бараньи котлеты с зеленым горошком и даровые рябчики, нашпигованные не вполне свежим домашним салом. Все исчезло в бездне «благородных» утроб…» [4]. Сходство мельниковских героев с Собакевичем Н.В. Гоголя, большим любителем осетрины и других дармовых лакомств, несомненно. Сама сцена именин стряпчего соотносится с праздничным столом у полицеймейстера в честь Чичикова.
После ухода духовенства городничий просит хозяина рассказать историю с портретом губернатора. Всем, кроме рассказчика Андрея Петровича, она известна. Хотя прошло уже несколько лет, все, что связано с портретом, сильно волнует Хоринского: перед повествованием об этом предмете герой осторожно притворяет двери, да и говорит-то потом вполголоса!
Как-то Хоринскому выпал случай помочь выписанному из Риги в захолустный Рожнов живописцу Карлу Иванычу. Художник работал над интерьерами дома предводителя дворянства. Мы можем предположить, что Карл Иваныч вряд ли обладал большим талантом. За высокой оценкой его творчества именинником чувствуется смех автора и над живописцем-немцем и над отсутствием художественного вкуса у самого Хоринского. (Этот прием двойного портретирования в полную силу воплотится в дилогии «В лесах» и «На горах», когда Чапурин будет скептически оценивать модный европейский наряд Алексея Лохматого.) Просвещенный читатель скорее посмеется над описанием «творчества» приезжего: «Чего только он ни натворил: потолки расписал, нагих Венер, Купидонов и других языческих богов намалевал, и все они вышли у него народ здоровенный, матерой, любо-дорого посмотреть!» [5].
Чтобы не платить Хоринскому денег за услугу, Карл Иваныч предлагает на выбор одно из своих полотен в подарок. Сам стряпчий в общем-то тоже не отказывается от картины, видимо, желая воспользоваться редким случаем и приобщиться бесплатно(!) к искусству. Выбор, правда, был не богат: «Венецианский разбойник», «Итальянское утро» и губернаторский портрет. Логика Хоринского при выборе картины довольно забавна. Венецианский разбойник, режущий младенца, вряд ли подходит для чиновника и любящего отца семейства, а вот взять портрет губернатора не по чину. «Итальянское утро» кажется наиболее приемлемым вариантом. Бедняга стряпчий даже не подозревает, какой переполох в семье вызовет его приобретение.
Эпизод, связанный с появлением «Итальянского утра» в доме Хоринского – один из наиболее удачных в этом рассказе Мельникова. Он наполнен искрящимся юмором, подлинным комизмом, возникающим из-за несоответствия ожидаемого («солнышко восходит, коровки идут, пастушок на свирелке играет») явленному («Утра-то на картине вовсе нет: стоит молодая девка в одной рубахе, руки моет, рубашонка с плеч спущена, все наружи, рядом постель измятая…». Автор нарочно не торопится дать описание картины с таким невинным названием. Проходит целая неделя, а обещанного полотна еще нет. Наконец, его привозят. Довольный Хоринский зовет домашних, причем малолетние дети наивно полагают, что ящик с пастилой. Извлечение картины на свет повергает всех в шок: жена хлопает дверью и уходит, ребятишки, хихикая, говорят «кормилка», даже кучер Гришка ухмыляется и бормочет: «Ровно кума Степанида».
В доме героя начинается раздор. Супруга ревнует мужа к дородной красавице на картине в гостиной, иногда даже плачет. Женщины, посещающие дом, тут же готовы обвинить Хоринского в безнравственности. Стряпчий пытается оправдать себя: « А небось, как у его превосходительства Алексея Михайлыча в Княжове балы бывают, так из угольной от Аполлоновой статуи наших барынь плетью не отгонишь» [6]. Но доказать никому ничего невозможно. В борьбу за чистоту нравов вступает сам отец Симеон, духовник героя. Хоринский делает попытку убрать «Итальянское утро» из гостиной в заднюю горенку. «Хуже стало. Весь Рожнов заговорил, что царское око в потаенный разврат ударился!» Как ни жаль стряпчему даровой картины, все же он меняет ее у Карла Иваныча на губернаторский портрет.
Увы, начальник изображен на нем без ленты, во фраке, да и вид у него совсем не страшный. Сам Хоринский объясняет это следующим образом: «Тут только я догадался, что портрет-от был привезен на другой день после того, как его превосходительство нам копоти задал. Со страху-то он первое время грозно смотрел и уважение к себе вселял, а как дело-то поулеглось и портрет-от пригляделся, робости и не стало» [7]. Психология настоящего бюрократа!
Что и о домашних говорить? Жена героя как-то в сердцах называет портрет «тряпкой малеванной». Повод для гнева у супруги вполне «законный» – Хоринский отказался покупать ей браслет и брошку.
Герой – большой чинопочитатель. Даже в собственном доме, казалось бы, в частной жизни он хочет угождать сильным мира сего и воспитывать это в своих детях: «Ребятишки подрастают, и ежели мальчишки с малолетства не будут уважать начальство, что выйдет из них, как вырастут?» Поэтому герою приходит в голову решение переделать портрет у местного живописца Ивана Лазарева. Этот персонаж, несмотря на иронию, даже презрение со стороны стряпчего - человек примечательный. Достаточно сказать, что на сей раз Хоринский обратился к ученику самого академика Ступина, хотя по своему невежеству чиновник не понимает этого.
Образ Ивана Лазарева - пожалуй, самое смелое обличение русской действительности той эпохи в рассказе. Автор не только подчеркивает талант провинциального живописца, но и рассуждает о печальной судьбе человека искусства в косной буржуазной среде. Постоянная нужда становится причиной горького пьянства. Ученик самого Ступина вынужден заниматься вывесками, чтобы не пропасть с голоду! Как бы невзначай в реплику Хоринского Мельников вкладывает замечание о русских художниках из крепостных: «Что ни знаю живописцев, до вина очень охочи. Хоть и Карла Иваныча взять: бывало, так нарежется, что и русскому не суметь! А из господских, что отдают в ученье живописному, все давятся побольше; барин учит-учит человека, а как только выученный малый поступит в барский дом, тотчас и задавится. Ну и убыток» [8]. Несомненно, автор рассказа знал о несчастной судьбе одного из ступинских учеников - Григория Мясникова, покончившего с собой, чтобы не возвращаться к своему барину. В предсмертной записке молодой человек написал, что умирает за свободу.
Финал рассказа открытый. Произведение завершают несколько незначительных реплик о губернаторском портрете, который после исправлений Ивана Лазарева стал выглядеть значительно лучше. Один из гостей после сытного именинного пирога незаметно засыпает. Рассказчик как бы растворяется между гостей, «уступая» всю инициативу Хоринскому. Таким образом, автор предоставляет возможность читателю сделать вывод самостоятельно. История с «Итальянским утром» и портретом губернатора, без сомнения, забавна, но включение в нее фигуры крепостного живописца позволяет говорить и о наличии категории трагического в этом произведении. Смешное и печальное в текстах Мельникова, как это потом покажет и дилогия «В лесах» и «На горах», часто оказываются рядом. Поэтому в характеристике города Рожнова – «богоспасаемый» – можно увидеть не только юмор, но и иронию, даже сатиру, так как автор пишет о печальной действительности, характерной для любого русского города, для всей России.
Примечания
- Мельников, П.И. Собрание сочинений в 6-ти т. М., 1963. Т.1.С.178.
- Там же. С.179.
- Там же. С.180.
- Там же. С.183-184.
- Там же. С.185
- Там же. С. 188.
- Там же. С.191.
- Там же. С. 193.
