Просмотр исходного текста страницы В.Герасин. Майя Румянцева.http://www.proza.ru/diary/gerasinviktor/2011-02-04

Майя Румянцева

Я и щедра, я и добра.
Не жаль мне злата, серебра,
Не жаль души, не жаль казны,
Ни дня, ни ночи, ни весны.
Не жаль мне сердца самого…
Да только было б для кого…


Майя Румянцева родилась 27 декабря 1928 года. Появившись на свет в Москве, как поэт она состоялась в Липецке, где в 1962 году вышла первая ее книжка стихов “Грузчица”. Она была истинной и истовой шестидесятницей. И в жизни, и в поэзии. Со всеми иллюзиями, с прекрасным даром находить романтическое начало в грубой прозе буден, с ощущением личной причастности к судьбе страны. Майя Румянцева не умела жестко разделить интимную лирику и гражданственный пафос. Она писала “Балладу о седых”, обращаясь к девочкам, выкрасившим в модный белый цвет рыжие или черные пряди, и восклицала искренне и страстно:

...Это даже похоже

на подлость-

За полтинник

седою

стать.


Я не против дерзости в моде.

Я за то, чтобы модною слыть...

Но седины,

как славу,

как орден,

Надо, выстрадав, заслужить...

Вскоре вышла ее вторая книга, “Девичья фамилия”, а через два года Майя Александровна была уже членом Союза писателей СССР.

Жизнь Майи Александровны Румянцевой, как и ее стихи, прочно впаяна в биографию страны. Военное скудное детство, работа грузчицей, лаборантом, агролесомелиоратором. В литературу она вошла с завидным запасом знаний о своих современниках. Поэтому и поэзия ее резонировала в читательском сознании. Да, ее читали не только земляки-липчане или тамбовчане, она быстро переросла региональные рамки и стала просто российским советским поэтом.


Майя Румянцева успела немало: четырнадцать стихотворных сборников, участие в работе российского издательства “Современник”, публикации в журналах “Подъем” и “октябрь”, непростой труд секретаря Тамбовского отделения Союза писателей РСФСР.

За заслуги в развитии литературы и большую общественную работу поэтесса награждена орденами “Дружбы народов”, “Знак Почета” и медалью.

У Майи Румянцевой есть стихи о кукушке, что напророчила ей три века. Но то – стихи. А отпущено Румянцевой было всего чуть больше 50 лет жизни. Ее не стало 21 марта 1980 года, но в ее стихах осталась жить ее энергия, вера, ее душа...



Б Е С С О Н Н И Ц А

Я до кончиков пальцев - не злая,
Очень добрая я с тобой.
Я до муки, до боли не знаю -
Есть ли ты
Или выдуман мной?..

И приходят рассветы в город,
Очень трезвые,
с третьими лишними.
И теряется что-то гордое
Каждым утром под этими крышами.

Почему ты прощаешься молча
Здесь, на улице неуютной?
Хоть два слова,
из сказанных ночью,
Повторить бы тебе в это утро.

Я бы трижды назад оглянулась,
Наизусть запомнив, навечно.
Но молчание рождает грубость,
И во мне умирает женщина...
Я бровями сейчас зачеркну
Все, что связано было с тобой.
Я уйду и опять не пойму -
Есть ли ты...
или выдуман мной?

Я уйду по-мужски, без слов.
Под нелегкий стук каблуков.
Не грустить.
Не плакать.
Не каяться.
Я в любви бываю
царицей... Прикажу -
и не вспомнят пальцы!
Прикажу -
и забудут ресницы!

Только где-то, в какой-то бессоннице
Все до мелочи вдруг припомнится.
И подушка белой медведицей
С боку на бок нескладно
завертится. Затоскуется.
Где ты? Где ты?...
...Может, нашу большую планету
Так ворочает днем и ночью,
Что кого-то она все рассветы
Ожидает и любит очень...


П Р О Щ А Л Ь Н О Е

Ты приходил ко мне,
И я была волшебницей.
Ты становился в той стране
сильней, в моей стране,
Где очень много нежности,
В моей стране,
Где очень мало дней.

Тебе ладонью закрывала веки,
Чтобы спадал утрат и горя груз.
А после криком глаз
Звала навеки
Из глубины зрачков твоих
печаль и грусть.

Ты становился сильным,
сильным.
Тебе навек таким остаться.
Нет горечи в глазах твоих
полынных,
И мне не надо больше их
касаться.

Я в час разлуки буду весела -
Все, что могла вернуть тебе,
вернула.
И нынче в первый раз,
спокойна и светла,
Я так устало
и так праведно уснула.

Я нынче отрекаюсь
от тебя, не буду плакать,
И грустить ночами. Уйду.
И не ищи меня нигде.
Ведь я - волшебница
из сказки о печали
И появляюсь
только при беде.


Л Ю Б И М Ы Й

Посмотри на небо.
Вон птицы пролетели невзначай.
В глазах твоих -
качанье вербы...
Зачем за вербою - печаль?..
Смотри,
опять стогов безбрежье.
Петух осыплет крик в саду.
Но этой тропкой
безмятежно
Я никогда уж не пройду.
И к прежней нет уже возврата,
Хоть говорят:
"Все - трын-трава!"
Да коль трава та не примята,
То, может,
и права молва.
Но если был закат да вечер,
Да ночь, да дымчатый рассвет,
Дымок от вербы путал плечи,
То в той молве ведь правды нет.
Не повторится пенье птицы,
Не повторятся звон ручья.
Что отоснилось, не приснится.
Неповторимы ты и я.
Ах, верба, верба,
Ваша светлость...
В глазах качается, маня.
...Во мне к тебе
такая нежность,
Что даже страшно за себя...
Ты научи меня однажды
И равнодушью, и молчанью.
Как жить легко,
Как жить протяжно
У вербной веточки
прощальной,
Чтобы, не греясь,
просто пелось,
Чтоб при разлуках -
холодна...
Ах, верба, верба -
ваша светлость.
Да ночь дареная -
черна.


Литература

Грузчица: стихи / М. Румянцева. - Липецк: Кн. изд-во, 1962. - 41 с.

Дымок: стихи для детей / М. Румянцева.- Липецк: Кн. изд-во, 1963.- 16 с.

Девичья фамилия: стихи / М. Румянцева. - М.: Мол. Гвардия, 1964. - 78 с.

Чайка: стихи / М. Румянцева. - М.: Правда, 1965. - 31 с.

Доверие: стихи / М. Румянцева. - Воронеж: Центр.- Чернозем. кн. изд-во, 1966. - 80 с.

Твое имя... / М. Румянцева. - М.: Совет. Россия, 1969. - 77 с.

Избранная лирика / М. Румянцева; вступ. ст. Э. Асадова. - М.: Молодая гвардия, 1969. - 32 с. - (Б-чка избранной лирики)

Размах: стихи разных лет / М. Румянцева. - М.: Современник, 1971. - 95 с.

Война: стихи и поэма / М. Румянцева .- Воронеж: Центр.- Чернозем. кн. изд-во, 1972. - 95 с.

Характеры: стихи / М. Румянцева .- Воронеж: Центр.- Чернозем. кн. изд-во, 1977

Дорога, встреча, любовь... : книга стихов / М. Румянцева.- М.: Современник, 1978. - 159 с.

Раскрепощенность: стихи / М. Румянцева. - Тамбов, 2002. - 130 с.

Мекшен С. Явление Майи / С. Мекшен // ТВК-курьер. - 1996. -27 дек.

Зорин В. "Грузчица" - "Чайка" - Майя / В. Зорин // Добрый вечер. - 2006. - 16-22 авг. (N 33). - С. 18.

Неверов И. И сердце, в песнях до отказа... : / И. Неверов // Липец. газ. - 1998. - 30 дек. - С. 6

Шальнев Б. Румянцева Майя Александровна / Б. Шальнев // Липецкая энциклопедия. Т. 3. - Липецк, 2001. - С. 184.



Х Х Х

В самом конце шестидесятых с толстой тетрадью стихов я, тридцатилетний, десяток лет писавший в тетрадь, в стол, правда, кое что совсем незрелое публиковавший в районных газетах, осмелился поехать из своей глуши в Тамбов, в областные газеты. Тогда мне Тамбов казался чуть ли не Третьим Римом - там ведь, совсем недалеко от меня, жили настоящие поэты и писатели, которых я могу воочию увидеть, даже, если удастся, поговорить с ними. Тогда мне казалось, что писатель, тем более поэт - это не земное существо, а дух какой-то.

В здании, где размещались тогдашние газеты, первого встречного спросил:

- Где тут принимают стихи?

Мне указали на третий этаж, а там - направо, в редакцию молодежной газеты. Поднимаюсь на третий этаж, поворачиваю направо, иду по коридору. Навстречу мне парень идет. Спрашиваю:

- Стихи вот у меня, где, кому показать?

Парень поглядел на меня удивленно и говорит:

- Иди по коридору до конца, там будет дверь, заходи, там кто-нибудь из писателей есть.

Иду по коридору до конца, открываю дверь, вхожу. Комната пустая. А налево дверь в другую комнату приоткрыта, и оттуда грудной веселый женский голос:

- Входите, кто там...


Вхожу, и прямо сказать, оба
лдел. Наискось от двери стоит стол. За столом, накинув цветной платок на плечи, сидит женщина. Белоголовая, то есть, блондинка, круглое свежее лицо, и - глаза, синие - синие, кажется во все лицо, и светятся небесным теплым светом.

Так я воочию познакомился с Майей Румянцевой. До этого читал ее стихи, представлял - какая она из себя. И, прямо сказать,в своем представлении не ошибся, наверное, по стихам автора вполне можно нарисовать его портрет.

Майя согрела чай, круто заварила его. Мы пили чай и разговаривали о поэзии, вернее, она прощупывала меня, есть ли во мне какая-то поэтическая изюминка.

- Хорошо, я твою тетрадь отдам Семену Милосердову, он почитает, напишет рецензию, потом подумаем, как дальше поступить.

Как условились, я приехал в писательскую организацию спустя две недели. Ехал на встречу с Семеном Милосердовым. Встретились. Крупный, совершенно лысый мужчина с добродушным лицом и голосом. Он отдал мне мою тетрадь. Я начал листать и руки у меня задрожали. Надеялся, что будет УРА к каждому моему стихотворению, а они все перечеркнуты красным карандашом. Все, все, кроме одного.

- Одно стихотворение - это уже много, -сказал Семен, так что не обижайся, а работай. Много работай. А это стихотворение у тебя настоящее.

И обратился к Майе:

- Послушай, Маечка.

И прочитал на память мое стихотворение: " Я купался в белой пене отцветающих рябин, становился на колени перед той, кого любил, и взрослел, и по России я пошел из края в край,
ветры беды относили, как собачий хриплый лай, ничего я не забуду - нивам, пашням поклонюсь, вот он ворох незабудок, вся-то радость, вся-то грусть. "

Помолчали. Мая, пуская сигаретный дым колечками, сказала:

- С этого стиха ты можешь начаться как поэт. Но надо много работать, много писать, а главное, учиться.




А было ли - выпьем за Сталина?


Виктор Герасин



Году в 86 или  в Липецке проходили дни литературы. Тамбовщину представляли Валентина Дорожкина и я. Много выступали в трудовых коллективах, в школах, в институтах, техникумах...Вечерами, уставшие, собирались в гостинице, ну и, естественно,
отдыхали-  читали стихи, даже песни пели.А что оставалось при "Сухом законе" Изловчались, правда, находили, но  как бы из под подушки. Пели и песню на стихи Павла Шубина "Выпьем за тех, кто командовал ротами..." И был у нас разнобой в словах,  одни пели " выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем..." Другие не соглашались
 спорили, было ли в стихах Шубина это "выпьем за Родину, выпьем за Сталина"

И вот едем на родину Павла Николаевича Шубина в селоЧернава, что под Ельцом. Везем бюст поэта для школьного музея.


Приехали, в торжественной обстановке поставили бюст, попросили директора школы поставить на патефон пластинку, чтобы послушать песню Павла Шубина.
   - Нет, нет, не могу, и не просите! - замахала руками директор школы.
  - А почему,- опешили мы.
    -Указание пришло - в связи антиалкогольной кампанией песню эту в стенах школы не исполнять.


      И все же мы упросили директора. Она распорядилась, чтобы учеников и их родителей учителя вывели из школы. А когда мы остались одни, то пластинку поставили на патефон и стали слушать. Ну, понятно, горбачевский "сухой закон", а тут на тебе, выпьем за то-то и за то-то, за тех-то и за тех-то. Нельзя, видите ли, пропаганда алкоголизма.
     И в записи, что была на пластинке, были слова " выпьем за Сталина, выпьем за партию, выпьем и снова нальем."


    Да, так вот мы и живем - от запрета до запрета. Хреново, одним словом, оскорбительно живем...