Хорьков, Фёдор Михайлович
Содержание |
О тех, кто ранен великими бедствиями…
...я принадлежу к тем, кто смертельно ранен двумя великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией. Такие люди не верят, что корни войн и тираний уже изжиты в человечестве или изживутся в короткий срок...
Даниил Андреев
До начала Великой Отечественной юношей Фёдор Михайлович Хорьков выучился на юриста. В 1943 году в блокадном Ленинграде был секретарём прокуратуры и затем военным следователем. Из своих восьмидесяти с лишним проработал шестьдесят лет в правоохранительных органах.
Детство и отрочество
У Федора Михайловича две родины Владимирская земля и Нижегородская, Муром и Арзамас. Фёдор Михайлович родился весною 1922 года в небольшой деревне Новый Вареж, окружённой Муромскими лесами, где и учился в начальной школе. Продолжил учёбу в Борисоглебе. Отца Фёдора Михаила Хорькова долго помнили в селе Чаадаево как очень хорошего фельдшера. Незадолго до войны в семнадцать лет Фёдор поступил в Горьковскую юридическую школу.
Военные годы
Перед началом войны, в мае 1941 года, был направлен на работу в прокуратуру Фоминского района Горьковской области, а 14 июля призвали в действующую армию. ...Фронт. Тяжёлое ранение. Госпиталь. Решение комиссовать. Однако Фёдор Михайлович снова рвётся на фронт, теперь уже добровольцем. К лету 1942 года он уже политрук - заместитель командира роты.
Волховский, Брянский, Ленинградский, Белорусский фронты... Военная прокуратура 196-й стрелковой дивизии... Вторая ударная армия...
После Победы в 1945-м
- работа следователем прокуратуры в Богородске и позже - в Калин и граде ко и области, прокурором - в Якутии. Уволившись по болезни, Фёдор Михайлович с 1953 года живёт в Арзамасе, где работал в коллегии адвокатов и преподавал в вузах - вплоть до начала нового века...
«Им и места в землянке хватало вполне, им и время текло для обоих»
Ночные ветры!
Выси чёрные
Над снежным гробом Ленинграда!
Вы - испытанье; в вас награда;
И зорче ордена храню
Ту ночь, когда шаги упорные
Я слил во тьме Ледовой трассы
С угрюмым шагом русской расы,
До глаз закованный в броню.
Даниил Андреев («Ленинградский апокалипсис»)
Из воспоминаний Федора Михайловича
Вспоминает Фёдор Михайлович, как в начале 1943 года после изнурительных боёв пополнили их дивизию в основном казахами и узбеками. Новички сражались с особым отчаянием и храбростью. Фашисты прозвали тогда ту советскую многонациональную дивизию «дикой». Когда её перебрасывали на другой фронт, бойцам не говорили, куда их направляют. Выдали по сумке сухарей и велели строго экономить. А направление солдаты узнали только на берегу Ладожского озера, когда им приказали идти по ледовой дороге. Они шли и группами, и в одиночку. Впереди, указывая путь, мигали синие огоньки. Мимо проносились машины, исчезая в снежных вихрях. Ухали пушки. С воем летели снаряды и плюхались в лёд. Иногда раздавался предупреждающий крик: «Внимание, воронка!» Бойцы по колено в воде обходили воронки. Ноги в намокших валенках переставали слушаться. Шофёр проезжавшей машины за горсть сухарей посадил Фёдора Харькова в кузов. Так, на ящиках со снарядами, добрался до блокадного Ленинграда, окутанного дымной серой пеленой. И здесь, у Финляндского вокзала, замер, увидев измождённых женщин, которые протягивали к солдатам руки, умоляюще смотрел и в глаза бойцов. Сумка, в которой оставались сухари, тут же опустела... Дивизию через Ижоры переправили на фронт, а тылы её разместили под Ленинградом, в посёлке Рыбацкое. Каждый день здесь начинался до рассвета с налётов гитлеровской авиации и артобстрела. В Ленинград вражеские самолёты редко прорывались, а вот на крыши домов в пригороде беспорядочно сбрасывали бомбы. В день более двадцати налётов насчитывали в Рыбацком.
«Блокадники терпели все лишения вместе с нами, - рассказывает Фёдор Михайлович, - но их мучил ещё и страшный голод. До слёз больно было смотреть на опухшие лица».
После тяжёлого ранения двадцатилетнего юриста определили сюда секретарём дивизионной прокуратуры. Однажды в землянке появился высокого роста солдат с осунувшимся лицом, до того худой, что шинель на нём качалась ходуном. Но доверчивый взор незнакомца сразу же расположил к себе. Солдат доложил: «По Вашему вызову рядовой Андреев». Он произнёс свою фамилию на удивление вежливо и спокойно, как-то отрешённо, с выстраданным смирением, точно отдавался на волю высшим силам, даже в душе не противясь своей участи. На расспросы старшего следователя Борисова назвал себя полностью: «Андреев Даниил Леонидович, 1906 года рождения».
Капитану Борисову, книг не читавшему, это имя ни о чём не говорило. А вот юный помощник, который с мальчишества запоем глотал старые книги из отцовской библиотеки, сразу смекнул, кто перед ним. «Вы, не сын ли знаменитого писателя Леонида Андреева?» - спросил начитанный секретарь. И убедился: да, так и есть. Николай Алексеевич Борисов на слово поверил своему эрудированному помощнику, и
Фёдор Хорьков убедил следователя: «Мы обязаны спасти его. Это же сын знаменитого русского прозаика и драматурга. Для истории - спасти». Даниил Андреев ждал приговора по своему "Делу"". А всё '"дело" заключалось в недостаче на сумму в семьсот рублей, которую обнаружили у незадачливого работника военторга. И причиной нехватки была не только неприспособленность к реальной жизни, непрактичность лирической натуры Даниила - выпускника высших литературных курсов, художника, поэта. Но главным образом то, что он не мог без сострадания видеть голодных детей. Им он раздавал куски хлеба. Надеялся после заплатить в военторгевскую кассу. Но заплатить было не с чего.
Следователь и секретарь прокуратуры как могли, постарались смягчить наказание. Вместо допроса пошли к генерал-лейтенанту Ратову, командующему 196-й стрелковой дивизии. Человек он был старого закваса, ещё в царской армии служил штабс-капитаном и творчество Леонида Андреева, который был модным и популярным в начале века, знал превосходно, понимал штаб этого крупнейшего классика русской литературы. Командующий ответил: «Неужели сын такого великого писателя отдадим под расстрел!» И вывел пером решение на Приказе-0413, который давал командующим право своей властью отмени приговор. Так Даниила спасли от военного трибунал. Однако как проштрафившегося его, больного нестроевого рядового, перевели в похоронную команду закапывать в братские могилы убитых. Над ними читал он молитвы за упокой души.
Трудно представить, каково этому духовно ранимому человеку было ежедневно видеть изуродованных мертвецов, которых доставляли на повозках к огромной яме: нагие, посиневшие, на животах химическим карандашом накарябаны фамилии... Когда однажды Фёдор подошёл к повозке и увидал убитых, Даниил взмолился: «Уходи, прошу! Я сам не выдержу этого...»
Землянки рядового брата милосердия и секретаря военной прокуратуры были бок о бок. Даниил и Фёдор стали друзьями, ели с одного котелка. Прости, насыть, помилуй, Господи, Пошли ещё один кусок тем, Кто после пшённой каши ногтем Скребёт по днищу котелка.. .- эти реалистические детали поэт воспроизвёл в «Ленинградском апокалипсисе». А Фёдор Хорьков в своём фронтовом дневнике 17 июня 1943 года сделал запись: «Разговаривал с сыном Леонида Андреева - Даниилом. Хороший человек! Он сначала был у нас в части продавцом магазина, а затем хоронил убитых. Ему понравились некоторые мои стихи. Он говорит, что в них уже чувствуется мой стиль и, главное, нет чужого влияния». Даниил много рассказывал о своём отце, о родных. Тогда Фёдор узнал, что есть у Даниила брат Вадим, который оказался во Франции. Переписка братьев с началом войны прервалась.
Если прокурор и следователь уезжали по делам, то оставшимися порциями супа и каши Фёдор подкармливал своего больного друга. Но чаще голодали: приходилось обдирать кору с деревьев и варить её с травой в котелке. Здоровье Даниила было и без того подорвано. Но он переносил и физические, и душевные страдания стойко, никогда не жалуясь. Никто не догадывался, какие непосильные мучения ему причиняла болезнь - расщепление на нервной почве крестового позвонка. «Сегодня расстался с Даниилом Андреевым. У него расщепление позвоночника, - ещё одна запись 18 августа 1943 года в дневнике Фёдора Хорькова. - ...Сегодня в 3 часа ночи наша дивизия пошла в наступление...»
В августе 1943 года Даниила отправили в госпиталь, откуда шли на фронт Фёдору письма. Друг сообщал, что поправляется, работает в операционной, но очень тяжело ему видеть человеческую кровь. Даниил долго ждал обещанного вызова из Ставки Главнокомандующего о своём откомандировании в Москву. В штабе дивизии этот вызов затеряли, И демобилизации по состоянии» здоровья Даниил дождался не скоро.
После войны переписка фронтовых друзей продолжилась. Но к 1947 году Даниил перестал отвечать. Лишь через несколько лет Фёдору Михайловичу стало известно об аресте Даниила. Да и сам Хорьков незадолго до смерти Сталина оказался с женой и двумя маленькими детьми в якутской ссылке. За что?
А за то, что вместо приговора оправдал мужа приемной дочери Ленина и Крупской. Но это совсем иная, отдельная история...
В том, что Даниила Андреева арестовали несправедливо, Фёдор Михайлович был убеждён всегда.
Ещё в шестидесятые годы, задолго до опубликованных лишь теперь биографических материалов о Данииле Андрееве Хорьков напишет его жене и брату для книги воспоминаний:
«Я никогда не верил и не верю в его преступление. Это был человек, преданный людям...
Я помню, на фронте он не расставался с иллюстрированной, прекрасно изданной книгой Анри Барбюса "Сталин". Она была изящной, большого формата. Даниил подарил её работнику политотдела дивизии. Я даже завидовал тогда такому подарку. Если бы я узнал об аресте Даниила, то принял бы все меры, чтобы ему помочь».
Литература:
Мемориал. Литературно -публицистический сборник. Четвертый выпуск. Муром. 2006 год.
