Из воспоминаний участника Великой Отечественной войны Агафонова Н.П.
Агафонов Николай Петрович долгое время проработал директором МОУ Октябрьской СОШ, Борского района Нижегородской области. Данная статья - это воспоминания Николая Петровича. В первый день войны – воскресенье 22 июня 1941 года я со своими родственниками был в лесу, на заготовке дров. Вернулись мы поздно, когда уже солнце садилось. По всей деревне стоял плач, слышались крики. Так мы узнали, что началась война. Молодые мужчины получили повестки из военкомата.
В то время в деревне не было радио, а районная газета приходила на другой день, поэтому последние новости мы узнавали из разговоров людей, побывавших в городе Горький (ныне Нижний Новгород). Всё лето, как и большинство школьников, я работал в колхозе на сенокосе, уборке урожая. Осенью, в сентябре, всё взрослое население от 16 до 50 лет (в том числе и я) было мобилизовано на строительство оборонительных сооружений – противотанковых рвов, огневых точек, окопов и т.д. Подобное строительство шло и в нашем Борском районе, на левом берегу реки Волги. Укреплённый район строили недалеко от моей родной деревни Ваганьково. Кроме того, мы несли дежурство в истребительном батальоне. Неоднократно нас посылали на прочёску леса для задержания шпионов и диверсантов, а также на поиск лётчиков со сбитых немецких самолётов, для сбора фашистских листовок, сбрасываемых с немецких самолётов. Действительно, один фашистский самолёт был сбит в районе наших поисков, но тогда его не нашли, а обнаружили его мои ученики уже после войны.
Фашисты бомбили не только город Горький, но также деревни и сёла. Во второй половине октября 1941 года, когда было особенно тяжёлое положение под Москвой, нашу трудовую армию перебросили в Ивановскую область на берега реки Оки. Там в октябре-январе также велось оборонное строительство. Мы ходили за 8 км на берег реки и долбили мёрзлую землю ежедневно, без выходных. Нам давали задание, и мы всегда перевыполняли план. Ведь, несмотря на тяжелое положение на фронте, мы верили в нашу победу и стремились её приблизить. Только в начале февраля нас сняли с оборонного строительства и отправили по домам. В это же время, мы – допризывники, проходили военный всеобуч: учились штыковому бою, ползать по-пластунски, метать гранаты и т.д. В апреле 1941 года, накануне войны, я вступил в комсомол (учился в 9 классе), а 14 апреля 1942 года меня вызвали в Борский райком комсомола. Мне было предложено пойти учиться на курсы специального назначения, а куда конкретно, не сказали. Кроме того, меня спросили, играю ли я на музыкальных инструментах и проверили мой слух. По окончании курсов я стал курсантом 3-го отдельного радиодивизиона. Из нашего района отобрали 10 комсомольцев, среди них Варенов Борис, Уткин Василий, Игнатьевы Василий и Алексей, Галочкин Николай. В этот же день нас привезли в Горьковский обком ВЛКСМ. Здесь нас ждала та же процедура, а вечером нас отвезли на закрытой машине в Сормово, в здание школы на улице Старая Канава. Ночевали мы в классе, на голом полу. Было нас около 30 человек. Запомнились весёлые ребята из г. Городца. В этой школе размещался 3-й отдельный радиодивизион, где готовили радистов разного профиля. Там мы пробыли всего две недели, а 2-го мая нас распределили на группы для отправки на разные фронты. На наше место были призваны по комсомольским путёвкам девушки из Горьковской, Кировской и Ивановской областей. Некоторых из них мы потом встретили на Кавказе – Рагушину Катю, Иванову Марию, Коровину Тамару, Зарубину Лиду, Дурневу Надю, Дурову Аню, Коновалову Таю и многих других. В этой школе мы успели выучить всего 16 знаков. В числе группы «13-13» затем я попал в Закавказье, в село Тетрицхало, в 42-ю отдельную радиостанцию. Нашим сопровождающим был Балаев -лейтенант из Горького.
Курсы радистов
В 42-й ОРС ждали из Горького хорошо подготовленных радистов, а приехали необученные мальчишки. Нас всех определили поэтому в хозвзвод, одновременно стали обучать радиоделу, особенно приёму на слух латинского шрифта. Время было тревожное, фашисты рвались в Закавказье, поэтому мы прямо с наряда шли в радиокласс, где нас обучал техник-лейтенант Чугунов Василий из г. Ленинграда. Уже к концу августа 1942 года некоторые из нас принимали на слух до 80 знаков, в том числе Игнатьев Алексей и я. В это же время на базе нашей части был сформирован передвижной радиоцентр (ПРЦ) для отправки в прифронтовую полосу. В течение сентября мы работали и жили в полевых условиях: работали в походных радиобудках, жили в палатках, питались из полевой кухни. В октябре наш центр был отправлен собственным ходом на Северо-Кавказский фронт. Автомашины были старенькие – один ЗИС, несколько «газиков», которые постоянно ломались. Только к вечеру мы, из Тетро-Цкаро, проехав г.Тбилиси, добрались до Мхцети. Там, у памятника В.И.Ленину, у плотины ЗАГЭС, мы провели первую ночь. Нас с Игнатьевым Алексеем, как самых молодых, поставили в ночной наряд. Для нас было большой неожиданностью в первую ночь услышать детский плач. Мы вызвали начальника караула и оказалось, что это кричали шакалы. Потом был ещё один ночлег, почти на самом Крестовом перевале. Последний ночлег на Военно-Грузинской дороге состоялся в дачном пригороде г. Орджоникидзе, на окраине которого шли бои, был слышен орудийный гул, видны огромные пожарища. Весь этот путь оставил неизгладимый след в моей жизни, ведь нам доверили очень важную задачу – перехват радиосвязи немецких дивизий, рвавшихся на Кавказ. По всей дороге шла работа по строительству оборонительных сооружений.
В Закавказье
В Закавказье мы привыкли к тому, что фашисты не бомбили и редко летали их разведывательные самолёты. Конечно, наша бдительность притупилась и из-за этого мы чуть не пострадали. Наша будка, в которой спала на дежурстве наша смена, была прошита пулями из автомата. В будке горел свет, и наш патруль, приняв нас за немцев, прорешетил нас. По счастливой случайности никто не пострадал.
От г.Орджоникидзе наша группа повернула в сторону г.Грозный. По дорогам шли нескончаемые толпы беженцев – на повозках, пешком, на машинах, с тележками. На Северном Кавказе мы ночевали в ауле недалеко от районного центра Чечено-Ингушетии, Шали. Ночь прошла тревожно. Вновь мы с Алексеем стояли в карауле. В посадках пирамидальных тополей послышались шорох и чей-то шёпот. На окрик «Стой! Кто идёт?!» - никто не отзывался. Несколько раз мы вызывали начальника караула, но он назвал нас паникёрами и ушёл. Утром стало известно, что националисты Шали и сбитые с толку фашистской пропагандой местные жители, подняли мятеж. По их плану наша группа должна была быть уничтожена, но что-то им помешало. На следующий день, мы, проехав Грозный, двинулись дальше на Восток, в район станции Гудермес. Проезжая мимо исправительно-трудовой колонии, мы увидели несколько бывших заключённых. Они, молодые и здоровые парни, просили нас взять с собой для борьбы с врагом. Разумеется, мы не могли этого сделать. Запас продовольствия у нас кончился, а связи с базами снабжения не было. Несколько дней мы питались гнилой кукурузой, подсолнухами, помидорами. Во время ночных остановок мы продолжали выполнять поставленную перед ПРУ задачу: следили и принимали передачи немецких дивизий и держали связь с Москвой. Мы проезжали мимо построенных оборонительных сооружений, в том числе через два рва, заполненных нефтью. Наших войск на этом направлении было очень мало, а фашисты продолжали рваться к кавказским перевалам, на восток к грозному, Махачкале и Баку. Ежедневно фашисты бомбили нашу территорию. Вскоре мы прибыли на постоянное место дислокации – пригород Гудермеса, чеченский аул. Жители давно покинули его и ушли в горы. Обидно то, что некоторых из них фашистам удалось привлечь на свою сторону. Эти чеченцы нападали на нас, сбивали одиночные самолёты. Некоторые старики и подростки, оставшиеся в ауле, вечером показывали ракетами. Куда нужно бомбить. Многие из них были задержаны, но подобные провокации продолжались. Однажды днём разбомбили баню, из которой я только что вышел.
В октябре мы остановились восточнее г. Моздока, где в то время шли жестокие бои. Немецкое наступление выдохлось, и фронт остановился северо-восточнее Моздока на берегу реки Терек. Но немецкие разведчики проникали и в расположение наших частей в районе Гудермеса. Ещё до нашего наступления под Сталинградом наши войска дали хорошую взбучку фашистам под Орджоникидзе и гнали их несколько километров. Они так и не смогли прорваться к военно-грузинской дороге, но всё же положение наших войск было тяжёлым: Северный Кавказ и вообще Закавказье было отрезано от остальной части Союза. Подкрепления шли только через каспийское море, через Среднюю Азию. Железная дорога Астрахань-Кизляр ещё строилась и находилась под постоянным обстрелом немецкой авиации. На Северном Кавказе наступала немецкая группа армий «А» под командованием фашистского генерала-фельдмаршала Листа. В её состав входила первая танковая армия генерал-полковника Клейста из:
- сорок четвёртого и пятьдесят второго армейских корпусов;
- третьего, сорокового и пятьдесят седьмого танковых корпусов;
- 17 армия генерал-полковника Рухфора;
- третья румынская армия.
Всего насчитывалось 18 пехотных дивизий, 3 танковых дивизии, 4 мотодивизии, части сороковой танковой армии и другие. Всего у немцев было:
- 167 тысяч солдат и офицеров,
- 1130 танков,
- 4540 орудий,
- 1000 самолётов.
Северо-Кавказский фронт на 1000 км имел 23 стрелковых дивизии, 5 кавдивизий. 9 стрелковых батальонов. 74 танка и 11 бронемашин, 230 самолётов разных систем. На Моздокском (где были и мы) направлении немецкие войска имели две дивизии сорокового танкового корпуса: 13-я танковая дивизия генерал-майора Гера, 3-я танковая дивизия генерал-майора Брайта), 111-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Рюкнагеля и 370 пехотная дивизия генерал-майора Клеппа. Танков у фашистов было в 5 раз больше, чем у нас (данные взяты из книги А.А. Гречко «Битва за Кавказ»). Наступила дождливая, промозглая осень. Дороги – сплошная грязь. Наши машины вязли в чернозёме, и мы их вытаскивали на руках. Снабжение было неважное: нередко голодали, так как подвозить продовольствие было невозможно. Ведь ехать нужно было в Грозный – 60 километров по сплошной непролазной грязи.
Жили мы в домах местных жителей, спали на нарах, постланных соломой. Накрывались шинелями или куртками. Радиоаппаратура размещалась на машинах и в жилых помещениях. Дежурство было круглосуточным, менялись через 6 часов и одновременно сами ходили в караул. Готовили топливо, носили воду, ездили за продуктами, так как в хозвзводе было всего несколько человек, и они не успевали управляться.
Мы стояли недалеко от реки Терек. Питьевой воды не было, приходилось пить прямо из реки, а там вода была мутная, плыли нередко убитые лошади и трупы людей. Правда, не помню, чтобы кто-то болел. Надоедали ежедневные вечерние бомбёжки. Свободные от дежурства, мы выходили на улицу, поближе к вырытой щели, а дежурные радисты продолжали перехват, независимо от воздушной тревоги. К нашему счастью, ни одна бомба на наше расположение не упала: слишком малую территорию мы занимали – один дом и площадку перед ним в деревьях. Мы, двое самых молодых, выполняли те же задания и обязанности, что и кадровые служащие. Мы быстро набрали скорость, так как немецкие радисты работали на больших скоростях – до 150-200 знаков. Основной текст у них был пятизначный буквенный. Исключительная чёткость передачи, точность выхода в эфир и окончание передачи. А также постоянная смена волн на запасные в течение даже одной передачи – вот основные сложности нашей работы. Но мы быстро изучили особенности почерка передатчиков. Видимо, мы вели перехват не только радиостанции немецких войск на Северном Кавказе, но и на Сталинградском фронте. Сталинград спас и нас. Он оттянул силы фашистов с Северного Кавказа. Могли бы мы продержаться при таком большом перевесе сил?! Поясню такую деталь. Фашисты каждый вечер, именно каждый, прилетали бомбить наши войска в районе Гудермеса, а 19 ноября не было ни одного самолёта. На другой день мы услышали сообщение «В последний час» о контрнаступлении наших войск под Сталинградом. Это была великая радость для всех, особенно для нас. Немецкие радисты никогда не передавали открытым текстом ничего лишнего. И вот однажды, - это было примерно в середине декабря 1942 года в 10-11 часов вечера, по моей радиосети неожиданно началась передача открытым текстом на немецком языке. Я принял её полностью и немедленно доложил начальнику смены, а он – командиру ПРУ, товарищу Чхуну. Пока шёл разговор, я сумел перевести текст на русский язык. Смысл текста состоял в том. Что немцы готовят прорыв в таком-то квадрате (был указан квадрат и время). Немедленно содержание радиограммы было передано в Москву (у нас была своя дальнодействующая радиостанция). Немецкий язык я неплохо изучал в школе, и это помогало мне не раз. А после войны я ещё изучил английский и грузинский языки. За это мне объявили благодарность.
Уже через много лет, прочитав воспоминания наших полководцев. Думаю, что это была попытка прорыва немцев под Котельниковом 12-18 декабря 1942 года.
В то время мы все были молодые, кроме солдат из хозвзвода (помню Петрова, Запрудского, им было под 50). А нам хотелось посмеяться, петь песни, хорошо выспаться, что редко удавалось. Многие из наших товарищей были с Украины, например, Павел Копыла. Прокопенко. Вася Ткаченко и другие. Не раз мы вместе пели украинские песни. Любили мы слушать русские, армянские и азербайджанские песни в исполнении Катаржана из Еревана. В Гудермес эвакуировался Ростовский театр музыкальной комедии и там, в клубе железнодорожников можно было посмотреть оперетту. Помню оперетту «Свадьба в Малиновке». Почему? В 10 часов фашисты должны были прилететь бомбить, а до конца оперетты ещё минут 15. Объявили «Воздушную тревогу». Мы быстро вышли и успели отъехать несколько километров, когда немцы начали бомбить станцию.
Кого я помню из состава ПРЦ? Прежде всего, командира Чхуна – очень собранный, деловой, не паникёр. Звания он был небольшого, если не ошибаюсь – старший лейтенант. Ещё вспоминаю лейтенанта Камашинского – немного экспансивный, но с людьми ладить мог. Радиотехникой занимался младший лейтенант Чугунов Василий (отчества не помню). Транспортом и хозчастью заведовал Табуашвили. Ему особенно доставалось: машины все старые, запчастей нет. Дороги отвратительные, снабжение плохое. Из солдат и сержантов я помню, кроме вышеназванных: Петросян из Баку, Мельников с Кубани (станица Васюринская), Мошарин Николай из г. Егорьевска под Москвой, Саша Турашвили из Грузии, Хачатурян из Еревана (Хачик). Несколько позднее приехал Юлий Филиманов из Тулы.
Свернули наше ПРЦ перед новым 1943 годом, когда фашистов погнали с Кавказа. Новый год мы встречали в поезде Махачкала – Баку, а второго января были в Тбилиси. В Тетри-Цхаро я был переведён на пеленгаторную станцию, где продолжал пеленговать немецкие радиостанции, ведь фашисты оставались на Кавказе до октября 1943 года, а в Крыму – до 9 мая 1944 года. После я был пеленгаторщиком во всех передвижных радиоцентрах: Ереване, Ленкорании, Кобулети. Больше всего, в основном, в военные годы, были со мной на пеленгаторе Крупник Исаак, Абрамович, Цыбанков Семён Васильевич. Никогдин Владимир Иванович. В последние годы перед демобилизацией я, как тогда говорили, «сидел на разведке». Много интересного разведал, за что получал почти ежемесячно премии, благодарности. Был награждён значками «Отличный разведчик», «Отличный связист», медалями «За оборону Кавказа», «За победу над Германией», орденом «Отечественной войны 2 степени». В этом мне помогло изучение и знание английского языка. Постоянная тренировка на скорость. Я имел звание «Радист высшего класса». Демобилизовали нас в 1950 году, но я год оставался на сверхсрочной, чтобы закончить Тбилисский пединститут. В феврале 1951 года я был уволен в запас, занялся учительской работой в своём родном Борском районе Горьковской области. 35 лет отдано этому, из них почти 30 лет директором восьмилетней и средней школ. Сейчас я на пенсии, но немного работаю.
Из командиров нашей части особенно вспоминаются товарищи первых военных лет, это – Иванов Николай Иванович, который был для нас, молодых, как отец; Сколков Сергей Григорьевич – первый и последний наш комиссар (в 1942 году отменили это звание), замечательный и талантливый воспитатель. В послевоенные годы вспоминаю добрым словом Костенёва – командира части и его заместителя по политчасти.
