Вторая Салтычиха
Вторая Салтычиха
Поводом для написания этого рассказа явились материалы, найденные Рязанской областной библиотеке, а также то, что удалось собрать по крупицам в Пителинском районе. Речь пойдёт о нашем земляке, помещике М. Кошкарове и его супруге Е. Кошкаровой, прозванной современниками «второй Салтычихой», жестокость и изуверство которых в середине прошлого века стали предметом обсуждения для передовой общественности России. Составить портрет этих бар-самодуров очень помогла статья И. И. Дубасова «Елатомский помещик Кошкаров», напечатанная в журнале «Деревня и новая Россия» за 1877 год.
«Герой мой жил в 30, 40, 50-е годы настоящего столетия Тамбовской губернии Елатомского уезда, в сельце Беседках. Имя его, прославленной крайней жестокостью к крепостным и самым необузданным цинизмом в разврате, и доныне слишком памятно всем жителям Тамбовской губернии, несмотря на то, что в этом крае крепостные злоупотребления практиковались в широких размерах и, следовательно, более или менее примелькались каждому». Вот так начинает свой рассказ И. И. Дубасов. Следует пояснить, что Михаил Кошкаров относился к разряду крупнопоместных помещиков. В его владениях насчитывалось свыше 600 душ крепостных. Только на территории нынешнего Пителинского района барину принадлежали крестьяне нескольких сёл и деревень, в том числе Веряево, Свищёво, Каменки, Беседок, Кенора, Пёта, Агеевки (ныне Станищи), Кошкаровки (ныне Каменка), Петровского.
Жену Кошкарова в народе называли «второй Салтычихой» не зря. По-видимому, писал Дубасов, она находила особое наслаждение в тиранстве над беззащитными крестьянами. Раз, например, привела в баню беременную крестьянку Авдотью Санникову, чем-то прогневившую свою барыню, раздела её донага и собственноручно избила кнутом. В другой раз разозлилась на дворовую девку Дарью Федину, которая была беременна, жестоко высекла её розгами и несколько раз ударила по голове палкой, вследствие чего Федина выкинула младенца.
У Кошкаровой была определена норма для истязаний, от пределов которой она выходила только в крайних случаях. Мужчинам полагалось давать по сто ударов кнутом, женщина – по 80. Все эти экзекуции производились помещицей лично. Высшие же наказания находились под непосредственным ведением самого Кошкарова.
Предлогами к истязаниям чаще всего служили разные упущения по хозяйству, иногда очень незначительные. Так, повара Карпа Орлова Кошкарова наказала раз за то, что он не так опалил свинью, другой раз – за то, что суп пришёлся ей не по вкусу, а в третий – за невкусную ботвинью, в которой оказалось мало луку.
В имении Кошкаровых были заведены самые строгие порядки. Крестьяне работали на помещика по пять дней в неделю, Не исключая праздников и воскресных дней, причём за ними наблюдал большей частью сам Кошкаров, всегда вооружённый кнутом и плетью. В случае малейшей оплошности наказание производилось немедленно и с крайней жестокостью. Давали по 400 ударов кнутом, так что наказанные лежали больными по три месяца. Одного крестьянина Кошкаров сёк в течение великого поста 16 раз (в каждом случае провинившийся получал по 100 ударов). Иной раз секли так, что через полтора года на спинах несчастных были видны широкие рубцы.
Наказывая безо всякой жалости взрослых, Кошкаров был также неумолим и жесток с детьми. Одного мальчика он засёк до смерти, 13-летнюю Прасковью Кузьмину бил кулаками по лицу и голове, 12-летнюю Авдьтью Петрову так жестоко высекли, что она опомнилась только на третий день. Как человек с чрезвычайно жестокой натурой, Кошкаров, наказывая, любил издеваться над своими жертвами. Высеченным по его приказанию часто брили головы. У одной девочки он даже сжёг на голове волосы, а другой обезобразил лицо зажжённой свечкой.
А ведь у помещика были и свои дети – сыновья Александр, Пётр и Георгий. Что было с ними? Любил ли он их и оберегал или издевался над ними так же, как и над крепостными детьми? Этого мы, к сожалению, уже не узнаем. Но известно, что своих сыновей помещик «вывел» в люди, они имели и звания, и поместья, и крепостных.
У оброчных крестьян, составивших посредством заработков кое-какое состояние, Кошкаров любил отнимать всё имущество, после чего переводил их во дворовые. Этак конфискация была самая полная: у ограбленных уже ничего не оставалось дома, и шли они на барский двор в одних рубахах и рваных зипунах. Дворового Владимра Румянцева, несмотря на его старость и увечья от частых наказаний, Кошкаров прогнал со двора и наложил на него большой оброк. При таком порядке вещей не удивительно, что многие крепостные Кошкарова охотно шли в солдаты или же бежали куда глаза глядят.
Вообще Кошкаров был настоящим пугалом для своих крепостных. С приездом его в какую-нибудь деревню на всех жителей нападал панический ужас, женщины и дети бежали куда попало: в конопли, во ржи, а зимой к гумнам и в овраги. Кроме того, помещик весьма неумеренно пользовался своими правами над крепостными женщинами и девушками (даже малолетними, начиная от 7-8 лет). За несогласие бил кнутом, розгами, брил головы. Добившись своей цели, отдавал впоследствии непослушных замуж нарочно за самых безобразных мужиков. Пользовался барин-самодур иногда и правом первой ночи, причём в присутствии своей жены. Та не только не возмущалась такими зрелищами, но даже потворствовала им. По крайне мере известно, что некоторых малолетних девочек она сама приводила к мужу и в случае их сопротивления помогала ему… Известны случаи, когда Кошкаровы приказывали крепостным женщинам кормить грудью щенят на псарне.
В 1844 году Кошкаров приехал в одно из своих имений Темняковского уезда и потребовал себе старостиху Акулину Панкову. Ей был отдал приказ собрать барину молодых баб и девок. Те долго не являлись. Тогда Кошкаров в наказание за нераспорядительность на улице при народе подверг публичному позору 70-летнюю старостиху. Обиженная женщина пожаловалась губернатору, а Кошкаров за это отдал в солдаты её единственного сына.
В 1845 году кто-то написал в Петербург донос на Кошкарова, адресованный на имя шефа жандармов графа Орлова. Началось следствие. В резиденцию Кошкарова (сельцо Беседки Елатомского уезда) были посланы губернаторский чиновник особых поручений Сумароков и жандармский офицер Телегин. Следователи, имея ввиду очевидные улики против Кошкарова, подвергли его строгому заключению. Днём держали под караулом в кабинете, а ночью – в спальне. По-видимому, помещику приходилось плохо, и между его крестьянами распространился слух, что барина засудят неприменно.
Кошкаров увидел, что с ним не шутят и, как очень богатый человек, прибёг к известным способам оправдания – стал подкупать следователей. Телегину предложил полторы тысячи рублей и бриллиантовый перстень лишь за позволение видеться и переговариваться с женой и некоторыми людьми, причём обещал дать ему в пять раз больше, если он будет снисходительно производить следствие.
Следователи оказались, однако, честными людьми и не польстились на взятку. Тогда Кошкаров стал писать на них жалобы губернатору и шефу жандармов. Он обвинял следователей во взяточничестве. «Телегин, - писал он губернатору, - просит у меня пять тысяч рублей, чтобы повернуть дело в мою пользу». Эти жалобы возымели своё действие. Следователей переменили, прислав на их место жандармского полковника Ходнева и советника губернского правления Попова. Но и они произвели следствие не в пользу Кошкарова.
«За каждую малость нас били, - говорили крестьяне жандармскому полковнику, - Скотина худа – за это секли скотников. Скотина потолстела – и за это секли. Барин был не в духе – сёк с досады, барин был весел – драл для потехи». Следователи вызвали из Елатьмы врача Туберовского и поручили ему освидетельствовать крестьян Кошкаровых. Врач осмотрел 27 человек и больше не стал, так как дело было ясно. Все они имели на себе глубокие рубцы и сине-багровые знаки.
Один из местных дворян Стокасимов говорил: «Ничего хорошего и приличного звания дворянина я в Кошкарове не видел, у литургии не видал его ни разу, а живём мы с ним в одном селе. Жестокость супругов КОшкаровых несообразна с правами помещиков и не имеет границ. Вопли и крики в их доме раздаются постоянно. В дополнение ко всему этому прибавляю, что многие кошкаровские крестьяне ходили и ходят по миру.
Впрочем, многие из местных дворян относились к Кошкарову весьма сочувственно и даже по мере сил вступались за него. Например, елатомский уездный предводитель Карачинский во время следствия в селе Беседки писал губернатору, что между крестьянами стали ходит слухи о вольности, «Весь уезд, - заявлял он, - встревожен по поводу участи господина Кошкарова». Всё клонилось к тому, что жестокого помещика надо было освободить от всякой ответственности. Местные полицейские чиновники, очевидно, задаренные, тоже всячески препятствовали следствию, уклоняясь от дачи показаний. Например, становой Кикин приехал было в Беседки по требованию Сумарокова, но немедленно уехал куда-то в уезд «по делам службы». Опираясь на помощь некоторых дворян и уездных чиновников, сам Кошкаров приободрился и стал писать высшим властям смелее, указывая им на свою посрамлённую дворянскую честь.
«Без власти моей, - писал Кошкаров губернатору, - в имениях моих пошли ужасные беспорядки: земля осталась совершенно не вспахана многими, дворовые люди предались буйству и драке, женщины – полному распутству, чего прежде не было, и сделались беременными. Оброки не собраны». Словом, по мнению Кошкарова и Карачинского, всякое вмешательство представителей закона в действия помещика, каковыми бы они ни были, Представлялось уже нарушением государственных основ и народного спокойствия.
Все эти соединённые усилия, направленные к ограждению Кошкарова от законного взыскания за чрезвычайные злоупотребления помещичьей властью, увенчались полным успехом. Правда в 1847 году Кошкарова вызвали в Тамбов под надзор полиции, имение его было несколько времени в опеке, но…тем дело и кончилось.
И всё же в каждом человеке есть и плохое, и хорошее. И если добро побеждает зло, то эта победа обязательно останется в памяти людской. Как искупление за свои грехи тяжкие, как дань народу, измученному помещичьей дуростью, выросла в 1850 году в селе Пёт церковь. На свои средства Кошкаров выстроил тёплую деревянную церковь с тремя престолами: главный – в честь введения во храм Пресвятой Богородицы, правый – святого Николая Чудотворца, левый – великомученика Георгия Победоносца.
Время стирает в пыль дворцы, имения, но память человеческую оно не одолеет никогда.
Источник
Веб-сайт Пителинского муниципального района Рязанской области
И. В. Климкин Историк-краевед.
